Я видел, как Первый Храм растекается черной лавой.

Я видел Обитель — видел ее мертвые руины, постепенно покрывающиеся снегом…

Я очнулся.

— Рейн, да что с вами? — на меня встревоженно смотрел вполне живой Теаган. — Может, позвать целителя?

— Я… — я закашлялся, осознав, что горло у меня сухое, как наждачная бумага. — Можно… воды?

— Конечно.

Пил я долго, жадно. Казалось, будто во рту у меня остался пепел, которым покрылась Обитель до того, как снег милосердно спрятал ее мертвый остов.

— Позвать целителя? — повторил Теаган.

— Целитель мне не поможет.

Он нахмурился.

— Вы словно впали в ступор и ни на что не реагировали… Это связано с даром этера?

— Возможно.

Я опять видел будущее? Тогда, в храме в Броннине, прикосновение к фреске вызвало каскад видений, связанных с падением столицы. Сейчас я видел гибель Обители и, судя по всему, самой Церкви.

Или все же не будущее, а один из его вариантов? То, что может случиться, если я позволю.

Но я не позволю.

Я поднялся на ноги. Сперва те ощущались как желе, но вот в них начала возвращаться привычная сила. Я подошел к окну и несколько мгновений смотрел на яркую зелень сада.

Чернота и огонь. Пепел. И снег — как саван поверх мертвеца…

Я потряс головой, выкидывая оттуда навязчивые образы.

Следовало вычленить важное.

Получалось, что все в моем видении было завязано на Теагане. Он стал причиной множества бед, но его смерть… Как странно! Именно его смерть погубила Обитель.

А значит, его смерти — насильственной смерти — допустить было нельзя.

Но в то же время он был нитью великой зловещей паутины…

— Нитью паутины? О чем вы говорите, Рейн? — раздался за спиной его голос. Похоже, я сказал последнюю мысль вслух.

Я развернулся к жрецу, который тоже встал и подошел ко мне ближе.

— Я должен задать вам несколько вопросов, светлейший, и они, скорее всего, покажутся вам странными.

— А я могу не отвечать? — он приподнял брови, будто не удивленный моей резкой сменой темы. А может, просто решивший ничему в моем поведении не удивляться.

— Если решите не отвечать, то как я вас заставлю? — я развел руками.

— Хорошо. Спрашивайте.

— Вы — верный служитель Пресветлой Хеймы?

— Да.

— Вы верите в ее заповеди?

— Да.

— Что для вас важнее, процветание Церкви или ваша власть?

— Процветание, конечно, — Теаган выглядел так, будто с каждым вопросом ему все сложнее было удерживать на лице привычное нейтрально-благожелательное выражение.

— Хорошо, — я вздохнул. Все три ответа были правдивы. Похоже, Теаган оказался лишь невольной нитью в руках Паука. Вернее, может оказаться, если я не вмешаюсь. — Мне нужно от вас кое-что еще: клятва именем Пресветлой Хеймы, что все, что я вам сегодня расскажу, останется между нами до тех пор, пока я не сниму это условие.

— Чем дальше, тем большего вы хотите, — проговорил Теаган после долгой паузы. — Требование подобной клятвы — не слишком ли?

И взгляд у него тоже заметно похолодел. Похоже, мои странности начали ему надоедать. Объяснимо — меня такое неожиданно-эксцентричное поведение вероятного союзника тоже бы напрягло.

— Я так же дам клятву именем богини, — предложил я. — Клятву, что расскажу правду. И что откровенно отвечу на те ваши вопросы, на которые смогу, если это будет для меня безопасно. Как вам такой обмен? Справедлив?

Но Теаган не торопился соглашаться.

— Что такого вы хотите мне сказать, что вам потребовалась настолько серьезная клятва? Вы ведь знаете, что нарушить ее — это смерть?

— Знаю, — согласился я. — Поверьте, то, что я собираюсь сказать, такой клятвы стоит. Попади эта информация не тем людям или, того хуже, нелюдям, Империя может и не выстоять.

Говоря это, я не лукавил. Если враги человечества убьют меня сейчас, то никто не помешает паутине затянуться вокруг Империи намертво.

Лицо Теагана потеряло всю благожелательность, напряглось, он весь подобрался. Похоже, упоминание про вероятную гибель Империи проняло его даже сильнее, чем я ожидал.

— Я дам такую клятву, но с одним условием — если я уже знаю что-то из того, что вы мне расскажите, хранить это в тайне я не обязан, — сказал он.

— Конечно.

Обмен клятвами отнял совсем немного времени.

Ну что ж, я уже глубоко влез в церковные дела. Теперь предстояло нырнуть туда с головой.

И я произнес: