Потом я увидел вооруженный раскол внутри Церкви и десятки тысяч погибших жрецов и инквизиторов. Я увидел заговор праведных иерархов — и вашу смерть в прекрасном светлом зале, на потолке которого изображены волшебные водопады. Вам перерезали горло и бросили умирать прямо там, на мраморных плитах…

Во время рассказа Теаган смотрел на меня со всевозрастающим ужасом, а сейчас и вовсе протянул руку, будто прося остановиться. Я замолчал, ожидая его слов, но он, казалось, онемел. Потом опустил руку.

— Продолжайте, — голос у него стал таким, будто его душили.

Я продолжил.

— Иерархи надеялись, что ваша гибель остановит бойню и разрушение Церкви, но все стало еще хуже. Я видел, как кровь, вытекшая из вашего мертвого тела, убила Обитель. Все ее дворцы обрушились, крепостные стены рассыпались в песок, Первый Храм превратился в черное озеро лавы, а земля покрылась трещинами, в которых пылал огонь. А потом на руины того, что от Обители осталось, пришла зима.

Я замолчал.

Теаган смотрел на меня будто в оцепенении. Потом очнулся. Затряс головой.

— Нет! Нет, это невозможно!

— Значит, вы уже готовы объяснить мне, почему я не могу быть посланником богини? — спросил я вежливо.

— Хватит! Рейн, хватит! Прошу вас, прекратите!

Я замолчал, глядя, как Теаган наклонился вперед, уперев локти в колени, и закрыл лицо руками.

Не знаю, сколько мы просидели вот так, в тишине.

Наконец он убрал руки и сел прямо. Только теперь лицо у него выглядело бледным до синевы, а вокруг глаз пролегла краснота.

— Почему вы рассказали мне о своем видении? — спросил он почти обычным тоном.

— А что я должен был вместо этого сделать?

— Провозгласить себя посланником на собрании иерархов и поведать обо всем им.

— И как бы я туда попал?

Теаган посмотрел на меня так, будто я задал в высшей степени наивный вопрос.

— Если бы я ни о чем не знал, то вам не составило бы труда придумать причину и убедить меня провести вас на это собрание.

— А, вот оно что. То есть мне следовало воспользоваться вами, а потом предать? Именно так должен был поступить настоящий посланник богини?

— Я дал вам обещание, которое не собирался выполнять. В такой ситуации предать меня, как вы выразились, было бы вполне справедливо.

Я посмотрел на Теагана недоверчиво, но его лицо вновь стало маской, только не доброжелательно-нейтральной, а пустой, ничего не выражающей.

— Если бы я так поступил, что бы вас ожидало?

— Лишение сана и пожизненное заключение в Залах Покаяния, — произнес он лишенным эмоций голосом.

— За дела, которые вы еще не совершили? Не слишком ли?

— Разве не для этого богиня дала вам видение?

Похоже, Теаган во мне больше не сомневался.

— Что вас убедило?

Он сглотнул, пустая маска на мгновение дала трещину.

— Я… планировал дать инквизиторам право собственного суда и право вынесения приговора. И я действительно думал о том, что должна быть смертная казнь за все преступления, которые вы перечислили, однако нигде этого не записывал и никому об этом не говорил. И в прежней Инквизиции все было устроено иначе. А еще… Про мою кровь… Вам просто неоткуда было узнать про ее свойства.

— В моем видении было так много смертей… Скажите, откуда в вас столько жестокости? — я смотрел на него с любопытством, действительно пытаясь понять. Потому как Теаган не производил впечатление человека, который получает удовольствие от чужих страданий.

— Если мага-целителя нет рядом и человеку вынуждены отрезать гниющую ногу, это не жестокость, — проговорил он, глядя в пол. — Это спасает жизнь.

— Вот только ваш подход погубил бы Церковь и обрек бы человечество… — Я задумался на мгновение. — В свете вашей аналогии могу я считать себя тем самым магом-целителем, чье присутствие сделает отрезание ноги ненужным?

Теаган поднял на меня взгляд и слабо улыбнулся.

— Вероятно, да.

Потом улыбка исчезла.

— Что вы намерены теперь делать?

— Собственно, то же самое, что планировал с самого начала — изучу, чем живет и дышит Церковь. А потом, уже исходя из новых знаний, начну менять все, что изменить необходимо, будь то лишение недостойного иерарха сана или расформирование ордена. Чтобы спасти человечество, мне нужна сильная и единая Церковь, способная помочь в борьбе, а не грызущая сама себя в междоусобицах.