Когда Сливар появлялся среди них, казалось, будто он только что прибыл из чужедальних краев: разговаривали с ним холодно, чуть ли не с презрением — он был для них чужеземцем из бедной страны, сам бедняк, не заслуживающий внимания.

Как-то шел он по грязной улице предместья; темнело, люди выходили из домов и мастерских, народу становилось все больше. Сливар оглянулся, посмотрел еще раз повнимательнее и почувствовал радостное удивление. Мимо него, склонив голову, прошел тот самый художник, которого он видел в Любляне на торжественном ужине, тощий, бледный, плохо одетый.

— Извините, — крикнул Сливар ему вдогонку, — я Павле Сливар!

— А я Хладник, — ответил тот небрежно и пошел было дальше, но вдруг остановился и внимательно вгляделся Сливару в лицо. — Ты что тут делаешь?

Он обратился к Сливару на «ты» — стало быть, по глазам и по лицу признал в нем товарища. Сливару такая интимность показалась вполне естественной.

— Ничего не делаю, брожу по улицам, — засмеялся Сливар.

— Что ж, давай бродить вместе. — И подхватил его под руку. — А деньги у тебя есть?

— Две кроны, — пробормотал Сливар и добавил: — Но скоро получу от Копривника.

— О, я тоже. Сейчас у меня только три кроны, но человек может ожидать чего угодно! Завтра я продам свою большую картину «Саломея» за двадцать тысяч гульденов: уже есть договоренность.

— Ты, значит, написал Саломею?

— Ах, нет! А впрочем, почему бы и нет? Ты вот говоришь, что получишь деньги от Копривника. Знаю я тебя, братец, сразу раскусил, как только увидел. Ты что, живешь в этих краях?

— Да, совсем близко. А ты где?

— Мастерская у меня пока в академии — до конца года, а живу я в Фаворитах{3}, там еще лучше, чем здесь, — одни оборванцы; чувствуешь себя как в родной семье. Пойдем-ка выпьем!

Они отправились в один из предместных трактиров, где вечно пахнет прокисшим пивом, подгорелым салом, гуляшом и дешевым куревом. Сливаясь, запахи эти делают воздух тяжелым и спертым, но для обоняния все же приятным, если попривыкнешь к нему, — на сердце от него становится веселее, беспечнее и как-то свободней, а некоторые люди делаются от этого запаха мягче и сентиментальнее…

— Так что же ты, Сливар, пережил за это время? Видно, немало — сильно постарел и даже бороду отпустил.

— Я женился.

Хладник уже поднес было стакан ко рту, но тут решительно поставил его обратно на стол и заглянул Сливару в глаза, не шутит ли он.

— Ты… женился?.. Какой черт тебя попутал… может, спьяну?

— Вовсе нет. У меня красивая, хорошая жена, две светлые комнаты, просторная мастерская. И семья ее живет со мной.

— Вроде говоришь серьезно, не лжешь. Но лицо у тебя лживое! Если все это так, тогда где же, свинья, твое достоинство, зачем обманываешь порядочных людей! И почему вообще пошел со мной в этот трактир?

— Нет, лицо мое не лжет, и никакого обмана тут нет. Дело в том, что моя квартира и моя семья это одно, а сам я — совсем другое…

— Эх, значит, ты слишком на многое понадеялся и основательно влип, — заметил Хладник шутливо и в то же время с искренним сочувствием, наливая в оба стакана вина. — Черт возьми, что ты теперь думаешь делать? Ума не приложу, как бы я выкрутился на твоем месте… Но это, в конце концов, твоя забота — выпьем, бедняга, за твое здоровье!

Сливар вздохнул с облегчением. Ему было приятно слышать эти естественные, шутливые, сдержанные и одновременно сердечные слова, видеть перед собой это исхудалое, изможденное от голода, небритое лицо. У Сливара возникло чувство, будто он наконец оказался среди своих.

— А у тебя, Хладник, как дела?

— У меня все по-старому. В конце концов так привыкаешь, что другой жизни и не хочешь…

— Я бы не смог привыкнуть.

— Тем хуже для тебя. Тебе бы уж пришлось привыкать. Конечно, сейчас у тебя путы на ногах… но это уж твоя печаль. В самом деле, страшная у тебя жизнь, дружище, выпьем за твое здоровье!.. Ну, а про Куштрина ты уже слыхал?

— А что такое?

— Памятник Кетте будет делать.

Сливар пошатнулся. Он с удивлением уставился на Хладника.

— Что ты удивляешься? Еще как сделает! Они собрали деньги. Один человек, который начинает свою политическую карьеру…

— Тот адвокат?

— Тот адвокат в прошлом году женился на богачке, а так как он начинает свою политическую карьеру, то объявил подписку и сам внес порядочную сумму. Тогда дали и другие, тоже начинающие ту или иную карьеру, вот Куштрин и получил заказ. Чего ты удивляешься?

Сердце Сливара переполнилось горьким чувством.

— Значит, заказали Куштрину?

— Разумеется, Куштрину; неужели ты думал, закажут тебе?.. Нет, Сливар… но ты не огорчайся: они оскорбили бы тебя, если бы хоть что-нибудь тебе заказали; в самом деле, я бы на тебя тогда и глядеть не стал, а моя дружба чего-нибудь да стоит. Что тебе вообще делать там, в Любляне? Зачем они стали бы тебе заказывать, ты ведь чужак!