Найт снова трогается с места, и, пока я пытаюсь контролировать дыхание, а сердце бешено стучит в груди, мне в голову приходит одна мысль.

Что, если Найт присматривает за мной по приказу остальных?

Господи.

Я перевожу взгляд на его лицо, которое, кажется, словно высечено из камня.

Нет, в этом нет смысла. По всему острову есть камеры наблюдения и персонал.

Когда гольф-кар останавливается возле моего дома, который Доминик спроектировал в азиатском стиле, я чувствую себя измученной, а в висках пульсирует головная боль.

— Спасибо, что подвез. — Я делаю глубокий вдох, прежде чем вылезти из машины, и, когда пересекаю мост, перекинутый через ручей, мои ноги грозят подкоситься.

В прошлые разы, когда я бывала здесь, я всегда чувствовала умиротворение, но сейчас я ощущаю лишь печаль.

И страх. Так много страха.

Я понятия не имею, что делать дальше. Я осознаю тот вопиющий факт, что я должна каким-то образом взять организацию под свой контроль, но я даже не знаю, с чего начать. Кроме того, номера всех сотрудников есть в моем телефоне, который я оставила дома во время нападения.

Мне нужно вернуться в Афины, чтобы я могла связаться с ними и выяснить, кто жив, а кто погиб.

Открыв входную дверь и войдя в дом, утопающий в роскоши, мое тело так сильно дрожит, что я прямиком направляюсь к ближайшему дивану.

Когда я сажусь, то слышу, как закрывается входная дверь. Я поднимаю глаза и, видя, что Найт зашел следом за мной, хмурюсь.

Я не могу выглядеть слабой, и мне требуются практически все силы, чтобы снова встать. Я встречаюсь с ним взглядом и говорю:

— Ты можешь идти.

Он лишь смотрит на меня, но от этого взгляда мои мышцы напрягаются от страха.

У меня пересыхает во рту, и я ненавижу, что мой голос дрожит, когда я спрашиваю:

— Почему ты здесь? Чего ты хочешь?

Он наклоняет голову, его взгляд скользит по всему моему телу.

— Сядь, пока не потеряла сознание.

Я упряма по натуре, и как бы мне ни хотелось остаться на ногах, я не могу. Я опускаюсь на диван, не сводя взгляда с мужчины, который приводит меня в замешательство.

В воздухе повисает напряженная тишина. Когда становится ясно, что он не собирается продолжать разговор, я спрашиваю:

— Почему ты не уходишь?

В его чертах мелькает что-то похожее на боль, и он передергивает плечами, словно пытается стряхнуть что-то с себя. Затем он направляется в спальню, и я еще больше смущаюсь, наблюдая, как он обыскивает комнату.

Нахмурив лоб, я молча смотрю на этого мужчину.

Убедившись, что в доме никто не прячется, он садится на другой диван и встречается со мной взглядом.

— Что ты делаешь? — Спрашиваю я недоверчивым тоном.

— Хотел убедиться, что ты в безопасности, — бормочет он.

Я медленно выдыхаю, а затем шепчу:

— Почему?

На мгновение между его глазами появляется морщинка, и мускул на его челюсти дергается, затем он говорит:

— Мне не хочется, чтобы еще и твоя смерть была на моей совести.

Что?

Я моргаю, как идиотка, глядя на этого мужчину, и проходит несколько секунд, прежде чем я решаюсь ответить.

— Ты за меня не отвечаешь.

Он кивает.

Я пожимаю плечами и вопросительно смотрю на него.

— Ну? Ты можешь идти.

На этот раз он качает головой, и то, что он практически ничего не говорит, начинает действовать мне на нервы.

— Сантьяго или другие сказали тебе приглядывать за мной? — Спрашиваю я, пытаясь понять, почему этот мужчина ходит за мной по пятам.

Он снова качает головой.

Закрыв лицо ладонями, я устало вздыхаю.

— Господи, пожалуйста, используй слова.

Его голос звучит грубо и нетерпеливо, когда он бормочет:

— Я же сказал, что охраняю тебя, потому что не хочу, чтобы и твоя смерть была на моей совести. — Когда я поднимаю голову и смотрю в его пронзительные зеленые глаза, он добавляет: — Я твой телохранитель.

Мои брови приподнимаются.

— Это не тебе решать.

Он пожимает плечами.

— Мне.

Этого мужчину абсолютно ничего не беспокоит, но в то же время от него исходит чертовски опасная атмосфера. Не буду врать. Мне начинает казаться, что он немного сумасшедший, и меня это пугает.