Закончилась дорога, замелькали справа на пригорке дома, заборы, зашумел вдалеке лес. Неожиданно пахнуло свободой. И смертью.

Соловей внезапно остановился, почувствовав две набухшие печати. Да, даже для кощея определенная преграда. Но не для него. Особенно рубежника развеселило, когда Бедовый повернулся и показал ему средний палец. Видимо, желая оскорбить. А после скрылся в доме.

Что ж, ловушка захлопнулась. Соловей неторопливо сплел печать, с облегчением влив туда хист. Даже больше, чем требовалось, и повесил над собой. Теперь из искусственного купола, который накрыл дом и его окрестности, не выберется никто, пока создатель печати не погибнет. А этого кощей допускать не собирался.

Он вытащил со Слова каменную табличку, чиркнул несколько слов другу, убрал обратно и молодым, полным сил и энергии голосом пропел:

Мы — тени в мраке ночи,

И про нас

Нашептывают в рощице,

Ведя рассказ —

О том, как в тьме бездонной,

О том, как в страхе2…

Соловей не стал завершать куплет. С силой дунул, обрушивая на печати всю мощь своей первой, еще ведунской способности. И с улыбкой смотрел, как содрогнулся дом. Словно от мощного удара.

Вышло просто замечательно. Раньше подобного эффекта удавалось добиться разве что свистом. Многие рубежники погибли от его умения сбивать защитные заклинания и печати. Ныне же он даже не вышел на уровень своего певческого таланта. И вот здесь думал укрыться Бедовый? Здесь он хотел спастись?

Когда дошло до настоящего свиста, ранее треснувшая печать развалилась окончательно. Не окажись над домом висящей бляхи, все еще подпитывающейся хистом Бедового, сложились бы и стены. К слову, забор уже разлетелся в разные стороны, будто выпотрошенные из коробка спички.

А между тем Соловей лишь входил в раж. Заемной силы по-прежнему оставалось чересчур много. Она словно провоцировала рубежника на мощные выбросы. И кощей не думал сдерживаться.

Правда, третий раз выдохнуть ему не удалось. Дверь распахнулась и из нее вывалились… существа. Дело в том, что человеком среди них был только Бедовый. А остальные представляли собой винегрет из нечисти разного калибра: лесной черт, бес, лихо и… ондатра.

Самой опасной среди всех была, конечно, лихо. Она исчезла, чтобы появиться уже возле Соловья и взять его за руку. На кощея накатила невероятная тоска. Захотелось свернуться клубочком прямо здесь. Но кто такая нечисть против кощея, да еще забитого до отказа промыслом? Тля.

Соловей отмахнулся свободной рукой, и лихо ожидаемо исчезла. Чтобы появиться возле него снова. Разве что теперь она успела все осознать. Ее единственный глаз удивленно расширился, а в следующее мгновение нечисть сдуло прочь мощным свистом.

Кощей развернулся, с отвращением пнув ногой чересчур прыткую водяную крысу. И та, почему-то с недовольным клекотом, больше подходящим какой-то птице, отлетела в сторону. Лесной черт чуть подрагивая — то ли от страха, то ли от вечерней свежести — бросился в атаку. И Соловей даже на мгновение перестал сопротивляться. Ему было действительно интересно, что способна сделать парурубцовая нечисть против кощея.

Оказалось, что фантазия лесного черта тоже весьма ограничена. Он, по всей видимости, сам не ожидал, что сможет добежать до рубежника. А когда добрался до него, то на мгновение замер, а потом принялся молотить руками по могучей груди.

Соловей с некоторой брезгливостью взял его за черную, поросшую волосом шкуру, и отбросил подальше. Не хотелось, чтобы даже капля этого мерзкого хиста оказалась в нем после смерти нечисти.

А вот бес поступил неожиданно. Он стоял, глядя, как его компаньоны один за одним расшибаются подобно кораблям о могучий мыс в виде рубежника. И вдруг, принявшись нечленораздельно браниться, побежал, быстро перебирая своими маленькими ножками. Но не к Соловью, а по направлению к лесу. Чем немало обескуражил двух оставшихся на ногах кощеев.

Правда, замешательство довольно скоро развеялось. Соловей повернулся к конечной цели своего путешествия и улыбнулся. На мгновение ему вдруг захотелось не просто уничтожить Бедового, а убить его голыми руками. Причем, убить красиво. А для этого имелся только один дар — кощеевский.

Соловей улыбнулся и завел одну из своих любимых песен. Настолько идеально составленную, что менять в ней слова было бы кощунством:

Ровный бег моей судьбы

Ночь, печаль и блеск души

Лунный свет и майский дождь

В небесах…3

При этом глаза его остекленели, конечности застыли в напряжении. Шевелились лишь губы, припечатывая Бедового к земле:

На заре голоса зовут меня!

У каждого рубежника кощеевский дар был своим, особенным. Под стать хисту. Если человек не оказывался глупцом, то мог возвыситься как никогда. После десятого рубца Соловей ждал долго. Несколько лет, пока хист рвался наружу, желая взять любую уже подходящую способность. И только спустя долгое время душа и разум Соловья смогли оформить уникальный дар. Полное угнетение личности любого одного существа, пока он поет.