Каждый из четырех мужей преследовал свои интересы, навязанные старейшинами его племени; каждый из них по-своему добивался внимания супруги и ее ласок; каждый тайно и явно стремился стать отцом ее первенца. Номинально Пять племен Рога были едины, но на деле они напоминали пятерку мурен, пытающихся ужиться в одной тесной пещерке кораллового рифа. Мир, установленный пэкьу, давал множество преимуществ, но шел вразрез с темпераментом Гозтан. Она впервые за последние шесть лет проделала путь почти в тысячу миль до Татена под предлогом того, что намерена просить для Пяти племен Рога позволения возделывать земли у Чаши Алуро. На самом деле ей просто хотелось убраться подальше от старейшин и вождей кланов, каждый из которых требовал от нее решать никчемные споры, пытаясь склонить на свою сторону, и донимал расспросами, почему до сих пор, спустя годы после того, как Гозтан стала вождем Пяти племен и таном-тигром, она все еще не обзавелась наследником.

«Надо было и всех мужей тоже оставить дома».

Тьма вокруг. Пылающие фонари, развевающиеся боевые знамена из хвостов лисиц, волков и тигров – все это отступило в тень, как обрывки снов. Сама того не планируя, Гозтан покинула территорию Татена, палаточного города пэкьу. Впереди, словно бы приглашая ее нырнуть в земное отражение небесной звездной реки, раскинулась бледная прибрежная полоса, мерцающая в серебристых лучах луны. Молодая женщина приказала своему воображаемому гаринафину замедлить ход, и ее ступни утонули в податливом песке.

Куда подевались те веселые деньки после свадьбы, когда ей казалось, что пять сердец могут биться в унисон, что Пять племен Рога наконец-то станут образцом новых льуку, единого народа, больше не страдающего от набегов разбойников-агонов и заморских захватчиков и не раздираемого кровавыми междоусобицами? Гордого народа, чья кровожадность теперь будет направлена против зимних бурь и летних болезней, против голода, наводнений и засухи, против неба, земли и моря. Гозтан провела свадебный обряд одновременно для всех четырех мужей, чтобы показать, что они равны, несмотря на разницу в возрасте. Дабы отметить этот акт единения, она заказала у лучших косторезов новое оружие: превосходную секиру, облик которой был донельзя символичен. Лезвие ее, изготовленное из клыка саблезубого тигра, означало саму Гозтан, а рукоять из четырех ребер годовалого гаринафина, связанных между собой жилами косматого волка, символизировала ее мужей. Гозтан назвала секиру Гаслира-сата, Укус Мира. Зажмурившись, женщина представила, как рукоять ложится в ее ладонь, как плотно сжимаются на ней пальцы. Оружие было идеально сбалансировано и подходило как для того, чтобы располовинить варвара-дара в рукопашной схватке, так и для того, чтобы метким броском срубить голову воздушному ездоку агонов. Ныне Укус Мира, давно уже не вкушавший крови, лежал без дела в шатре Гозтан, завернутый в акулью кожу, пока ревнивые мужья бесновались, спорили, строили друг против друга козни и дрались за право разделить с супругой постель.

«Что мне завтра сказать пэкьу? Правду? Взять и заявить: „Десять лет племя Четырех Кактусов пасло свои стада на обещанной нам земле у берегов Чаши Алуро. Когда мы прибыли туда весной, нас встретили лишь вывороченные коренья да горы помета. Теперь мы не можем предъявить свои притязания силой, а потому старейшины денно и нощно молили меня принять надлежащие меры. Один мой муж считает, что вы должны рассудить нас в обмен на драгоценности Дара. Другой возражает, полагая, что его племени придется пожертвовать больше сокровищ, чем другим. Третий супруг думает, что я должна уподобиться старейшинам и на коленях слезно молить вас о помощи. А четвертый при любой возможности жалуется, что трое остальных замышляют его убить. Мне же самой хочется напиться до беспамятства, потому что из-за их бесконечных склок и криков невозможно здраво размышлять…“ Интересно, что он на это ответит?»

Гозтан мысленно представила, как пэкьу закатывает глаза и отправляет ее восвояси – сочувственным, но решительным взмахом руки. Даже воображаемое унижение заставило тана стиснуть зубы.

– Стой, кто идет? – Громкий мужской голос вырвал ее из размышлений.

Дорогу преградили двое стражников с костяными булавами наперевес.

Гозтан поняла, что настолько удалилась от Татена, что оказалась совсем рядом с бухтой Победы, где стояли на якоре города-корабли Дара. Несмотря на многолетнее запустение, эти громадины по-прежнему завораживали дух, заслоняя собой звезды. Они мерно покачивались на волнах, а их серебристые мачты и рангоуты напоминали отчасти хвойные леса на родине Гозтан, у подножия гор на краю света, а отчасти – выбеленные остовы морских чудовищ, чья плоть давно истлела на солнце.

«Города призраков», – подумала она и вздрогнула от воспоминаний.

На другом конце пляжа, поодаль от воды, расположились загоны для молодых гаринафинов, которых отняли от семей, дабы обучить маневрам, необходимым для ведения воздушного боя. Гладкие тела спящих животных блестели в свете луны. Издали они напоминали коров, только гораздо более крупных.

Впереди вдалеке виднелся большой костер. Вокруг него танцевали какие-то фигуры. Ветер изредка доносил оттуда тихий смех.

– Отвечай! – снова выкрикнул часовой. – Не двигаться!

Когда Гозтан в прошлый раз была в Татене, города-корабли и загоны гаринафинов не охранялись так строго. Больше двадцати лет прошло с тех пор, как пэкьу Тенрьо объединил льуку и покорил агонов, и теперь можно было не опасаться набегов и восстаний рабов.

«Что, интересно, они сторожат?»

Повернувшись вполоборота, Гозтан подставила лицо лунному свету, сняла шлем и сунула его под мышку. Ветер сразу охладил капли пота на лбу.

– Вы что, ослепли? – властно произнесла женщина.

Только высокопоставленным танам позволялось носить шлемы из костей молодых саблезубых тигров. Гозтан не хотелось называть часовым свое имя – она прибыла в Татен, чтобы просить у пэкьу помощи с выпасом скота, однако оказалась не в силах утихомирить собственных мужей и теперь вынуждена была искать спокойствия вдали от своего шатра, а потому ей казалось постыдным объявлять во всеуслышание, кто она такая и откуда.

– Вотан. – Часовые уважительно поклонились, но даже и не подумали пропускать ее.