Проснулся от того, что услышал стук в дверь. Встал с кровати, взял пистолет и, стараясь как можно тише ступать, шагнул в прихожую. В этот момент половая доска под ногами предательски скрипнула. Звук был хоть и негромкий, но всё же отчётливый.

— Это я, господин обер-лейтенант, — тут же произнёс голос за дверью.

Вроде бы голос принадлежал Живову, но я на всякий случай решил подстраховаться, задав пару контрольных вопросов.

— Где мы с вами встретились?

— В сквере.

— А зачем вы сюда пришли? Чья это квартира?

— Жены моей, — уже немного с раздражением ответил тот. — Я один. Да открывайте скорее, на улице небезопасно.

Не опуская оружия, я резко распахнул дверь и отскочил за угол коридора, чтобы в случае стрельбы укрыться за стеной, вот только никто стрелять в меня не собирался. Разведчик вошёл в квартиру, повернул ключ в замочной скважине и быстрым шагом проследовал в самую большую комнату.

— У вас тут никого нет? — спросил он, оглядываясь.

Меня вопрос удивил.

— А кого вам надо?

Антон Фёдорович посмотрел в окно и негромко произнёс:

— Да тут проблема одна случилась. И сейчас вокруг стало небезопасно.

— Что за проблема? Серьёзная? — напрягся я.

— Более чем. К Берлину стянуты не только дополнительные силы полиции правопорядка, но и военные подразделения. Криминальная полиция носом землю роет. Ходить по улицам стало крайне небезопасно, и всё из-за французского сопротивления, — посетовал он, присел на диван и с явным раздражением хлопнул себя ладонью по ноге. — Уж больно не вовремя они активизировались и стали проводить свои акции.

— Диверсии? — уточнил я, присаживаясь рядом.

— Можно и так сказать! Их неожиданное появление наводит совершенно ненужную нам суету. Однако следует отдать им должное — действуют дерзко, с задором и изобретательностью. Показывают всему миру, что они не сломлены. Не чураются при этом причинять врагу ущерб, надевая форму прошлых лет, тем самым открыто заявляя о преемственности поколений! Каково?! А?! Есть чему у них поучиться.

— А они что, в какой-то необычной форме воюют?

— Да. Свои операции сопротивление проводит в форме Наполеоновской армии времён войны 1812 года.

— Да ладно?!

— Я тоже был удивлён, но это так! И тому есть множество свидетелей!

— Вот же блин, плагиаторы хреновы, — возмутился я.

— Плагиаторы? Ты, наверное, хочешь сказать — плантаторы? — понял меня по-своему визави. — Это да, плантаторы они. Впрочем, как почти и вся остальная Европа. Но сейчас, когда их страна под гнётом гитлеровцев, они нам считай что союзники, братья.

Мне такая формулировка очень не понравилась. Так всегда бывает: когда у них в «заграницах» всё хорошо, мы для них никто — просто сырьевой придаток мирового капитализма. А вот как припрёт, сразу же братья, братушки, одна коалиция, все вместе… Ага, знаем мы, какие они нам братушки. Сейчас, когда им выгодно нам помогать, они помогают. А вот как только война закончится, сразу начнут плести интриги и козни. И хотя, например, Франция напрямую конфликтовать с СССР не будет и в НАТО сразу не войдёт, тем не менее, эта страна наряду с другими будет способствовать будущему поражению нашей страны в холодной войне. А, стало быть, ни о какой дружбе народов говорить с ними нельзя. Да и дальнейшие события покажут, что Франция — страна абсолютно неблагодарная, впрочем, как и многие другие страны Европы.

Разумеется, о будущих событиях я рассказывать коллеге по борьбе не стал, а лишь вздохнул и соединил обе фразы воедино:

— Плантаторы-плагиаторы… — После чего поинтересовался: — Так они вам сильно мешают?

— Конечно! Мы не знаем, где пройдёт их следующая акция, и как это скажется на моей работе. Нет, конечно, хорошо, что они вообще хоть как-то действуют и что-то предпринимают, но просто не вовремя. Вы здесь, документов у вас нормальных пока нет, а на улицах от ищеек теперь будет не продохнуть.

— А что за акции предпринимают наши, гм, так называемые союзники? — поинтересовался я.

И этот вопрос мне действительно был интересен. В своей первой жизни я очень часто слышал по телевизору о помощи союзников во время Великой Отечественной войны. И очень отчётливо помню, каким сильным было моё разочарование, когда я узнал, что материальная помощь шла не по велению сердца, а по ленд-лизу — то есть не бесплатно, а за деньги — в долг. И очень, надо сказать, ощутимый долг. Сказать, что я был в шоке — это ничего не сказать. Мы воевали, мы перемалывали элитные немецкие дивизии, мы захлёбывались кровью, а они бабки зарабатывали. Уму непостижимо!

Что же касается сопротивления на оккупированных территориях, то о нём я почти ничего не знал. Да, я слышал, что оно вроде бы существовало, и вроде бы где-то когда-то были какие-то диверсии и саботажи. Но насколько масштабными они были — я не представлял и толком ничего об этом не читал ни в литературе, ни в интернете. Возможно, моё неведение было связано с тем, что эти диверсии и атаки не носили массовый характер (в отличие, например, от того же партизанского движения, возникшего на оккупированных территориях СССР), и не причинили сколь-нибудь заметного вреда ни экономике, ни военной мощи Третьего рейха.