Мартинс проверил замок и осмотрел дверь.

— Профессиональная работа. Вскрыли, не повредив механизм.

— Завтра переедем в другой номер, — решил я. — А пока дежурим до рассвета.

Оставшуюся часть ночи мы провели без сна. О’Мэлли устроился у окна, следил за подходами к отелю. Мартинс дежурил в кресле у двери. Я занялся планированием завтрашнего дня.

В шесть утра я заказал кофе в номер. Молодой официант зашел с подносом, не выказав никакого удивления по поводу бодрствующих постояльцев.

Пока мы пили кофе, О’Мэлли заметил:

— Странно, что выбрали именно ночь перед решающим днем.

— Не странно, а логично, — возразил я. — Если сегодня голосование пройдет без меня, финансовые новации не получат поддержки. Лично Марранцано против модернизации, но понимает, что большинство боссов заинтересованы в легализации денег.

— Значит, решил упростить себе задачу, убрав главного пропагандиста нового порядка.

— Именно. Но он просчитался. Теперь знает, что я не просто теоретик с Уолл-стрит, а человек, готовый к практическим действиям.

— Это изменит расстановку сил на конференции? — спросил Мартинс.

— Надеюсь, Марранцано поймет, что я никуда не исчезну после конференции. Мне предстоит воплощать планы в жизнь. А значит, лучше иметь меня союзником, чем врагом.

В семь утра я принял душ, стараясь не трогать маскировку и оделся. Седина на висках и морщины вокруг глаз остались. В зеркале на меня смотрел солидный филадельфийский бизнесмен средних лет, переживший бессонную ночь.

— Пора завтракать, джентльмены, — сказал я, поправляя галстук. — Великие решения принимаются на сытый желудок.

К половине восьмого мы спустились в ресторан отеля. У стойки дежурным администратором был тот самый молодой человек, который накануне доставил приглашение от Нитти.

— Доброе утро, мистер Харвей, — поприветствовал он. — Хорошо спали?

— Превосходно. Тишина и покой, именно то, что нужно после трудного дня.

Его глаза слегка сузились, но выражение лица не изменилось. Значит, о ночном инциденте уже знают. Информация в криминальном мире распространяется быстрее телеграфных сводок.

За завтраком я обдумывал события предстоящего дня. Конференция в Атлантик-Сити продлится еще пару дней, и сегодня должны принять решения о создании Национального преступного синдиката. Марранцано по-прежнему против объединения с неитальянскими группировками, но его позиция ослабла после демонстративного ухода вчера.

Самым важным будет голосование о разделении территорий между семейными кланами и создании национального совета И, конечно, выборы «капо ди капи», босса всех боссов. Три кандидата: Массерия, Марранцано и Капоне.

— Босс, — тихо сказал О’Мэлли, — человек Массерии направляется к нашему столику.

Я поднял взгляд. Молодой итальянец в безупречном костюме приближался к нам. Джентльмен из ближнего окружения Массерии, я его видел накануне.

— Мистер Харвей, — произнес он, слегка поклонившись, — дон Массерия просил передать, что очень сожалеет о… беспокойстве прошлой ночью. И просит вас не делать поспешных выводов о мотивах некоторых участников конференции.

— Передайте дону Массерия, что филадельфийские бизнесмены привыкли к различным формам деловой конкуренции. Ночные визиты мы воспринимаем как одну из них.

Посланец кивнул и удалился. Значит, Массерия дистанцируется от действий Марранцано. Умно. Открытая поддержка попытки убийства могла бы повредить его репутации среди боссов.

— А теперь, — сказал я, допивая кофе, — идем творить историю. Сегодня решается будущее американского преступного мира.

Солнце едва проглядывало сквозь плотные шторы бального зала, когда последние участники конференции собрались для финального голосования.

Воздух все еще был густым от дыма сигар и напряжения минувшей ночи. Хрустальные люстры «Золотой комнаты» тускло мерцали в предрассветном сумраке, бросая причудливые тени на суровые лица людей, которые только что изменили историю американской организованной преступности.

Я сидел в третьем ряду, все еще в образе Роберта Харвея из Филадельфии, наблюдая за тем, как Фрэнк Нитти поднимается на импровизированную трибуну. Его обычно безупречный костюм был слегка помят после ночных переговоров, но голос звучал бодро и уверенно.