И потом она тоже любит осень; хорошо, что она теперь с Вами.

Я, непременно, пойду к Елене Оттобальдовне[151], п<отому> ч<то> мне хочется знать ее.

Только немного страшно, но совсем, совсем не тяжело.

А потом будете и Вы.

Теперь, что я? У меня нехорошие утра, когда хочется спать, болит голова и нужно давать уроки; а потом, часов с трех я свободна; маме[152] теперь лучше, почти хорошо физически, но нравственно в ней что-то уснуло. Точно она может только страдать и тогда терять разум, или быть тупо-равнодушной. Теперь она — здорова, но точно заснула, точно не она. Теперь скоро она уедет на две недели к брату, и я останусь совсем одна; и я жду этого.

Так нужно мне быть одной, но этого никак нельзя сделать. Около меня много людей, и вечера мои коротки; правда, есть много людей, которых нужно любить, а это единственное, что я немного умею делать, значит я должна это делать, хотя не всегда выходит это так, как я хочу, не умею я так любить, чтобы все блестело. И от этого много грусти и печали. Рядом со мной живет теперь одна моя подруга, кот<орая> проходит через всю мою жизнь. У нее много горя и ее зовут Майя[153]; теперь я вижу ее часто и не знаю, как ее нужно любить, и от этого мне тоже грустно. П<отому> ч<то> нужно как-то особенно сильно, глубоко.

Потом я пишу стихи, кот<орые> совсем не такие, как мне нужно, и их я не люблю. Теперь у меня на душе поздняя, темная осень и еще нет снега. Если бы это скоро прошло! Я была несколько раз у теософов, они чем-то манят меня, но что-то стоит между мной и ими — я больше люблю читать их книги.

А мои испанские легенды такие хорошие: они Gustavo Becquer’<a>[154], писателя XIX века, я их все читала несколько раз, но перевожу лишь вторую, про принца, кот<орый> полюбил, как женщину, лунный луч.

Мне хочется сказать Вам гораздо больше, чем я пишу, но еще все нет слов.

До свидания.

Лиля Д<митриева>.

<5(18) января 1909 года> Сочельник

Спасибо за Ваше стихотворение[155], глубоко, глубоко спасибо. Я посылаю Вам и свое, недавнее[156], п<отому> ч<то> Вы хотите этого. И книгу Любови Столицы я достану и прочту[157] — о книге слышала, но никогда ни одного стихотворения из нее не читала.

У нас по улицам все елки; и уже пахнет Рождеством; я сегодня утром читала «Историю года»[158], а потом была у сестры на кладбище; все бело и пушисто; но радостно — я не верю, что есть смерть! И в белой, серебряной радости кладбища есть ведь глубокая печаль; значит верно, что это радость.

Марго уезжает на праздники в Москву, она ходит в розовых шелковых платьях, очень любит книгу стихов Кузмина «Сети», но все время печальная и грустная.

Вот о ней не знаю больше.

Мне жаль, что Вы уезжаете из Парижа, кажется, что в Петербурге Вам будет не свободно и грустно.

А Аделаида Герцык останется навсегда в Париже? Читали Вы роман Senancour’a «Obermann»[159]?

Не забывайте же меня.

Лиля.

8/21 II <19>09

Дорогой Макс Александрович, я у моего человека достала «Le roman de la Momie»[160], т<ак> ч<то> не нужно его для меня покупать; п<отому> ч<то> еще у него есть Bergerac[161] и Gobineau (La religion de l’Asie centrale)[162], a Lovingiul[163] по всей вероятности, есть в Публ<ичной> Библ<иотеке>.

Мое издание Gautier — другое, т<ак> ч<то> мне хочется знать, с какой главы переводит Ел<ена> От<тобальдовна>[164].

Не хотите ли Вы переводить для клас<сической> книги Cazotte «Le diable amoreux»[165], он очень удобен по формату, или «Contes d’Hamilton»[166]?

А ко мне нужно приходить, но не во вторник, завтра или в среду.

В четверг у Марго Вас не увижу?

Можно придти к Вам опять в субботу и принести немного «Momie»?

От Вас светло и спокойно.

Лиля.

Мама говорит, что она Вам кланяется.

17 апреля. <1909>

Макс, дорогой, я обещала Вам написать, что было у Иванова[167]; было очень нехорошо, содержание лекции передавать я Вам не буду, п<отому> ч<то> читал ее не Вяч<еслав> Ив<анович>, а Верховский.

Было, м<ожет> б<ыть>, и верно, но очень скучно; я смогла вынести лишь то, что лучше хорошая рифма, чем плохая; 23 апр<еля> опять будут говорить о рифме, но уже сам Вяч<еслав> Ив<анович>, тогда я напишу Вам подробно. После чая Пяст читал свою поэму, написанную «тоннами» (построение, близкое к октаве)[168], местами — хорошо.