— Молодцы, постарались, — похвалил я работников. — И руки у вас золотые, прям.

— Да уж, Митяй плетельщик тот ещё, — похвалил Прохор паренька.

— Ой, да ладно вам, — засмущался тот, но было видно, что похвала приятна.

Вернулись в Уваровку, когда солнце уже близилось к закату, но ещё не село — небо переливалось всеми оттенками золота и багрянца, а воздух пах скошенной травой и речной прохладой. Ноги за день гудели от ходьбы, но на душе легко — дело идет семимильными шагами.

Машка встречала на крыльце в праздничном сарафане с большой глиняной крынкой кваса в руках.

— Умаялся, соколик, небось? — улыбнулась она, и улыбка эта была такой тёплой, что усталость как рукой сняло.

— Кушать сперва или может водички для начала попить?

Я кивнул, указывая на крынку кваса. Напиток был холодный, с кислинкой, пах хлебом и мёдом — то что нужно после тяжелой работы. Выпил жадно, крякнул с удовольствием, как в старом советском фильме про бояр, я обратился к Митяю, который сзади плёлся с поклажей, явно тоже уставший.

— Митяй, давай тащи сюда свои плетёнки, будем монтировать наконец-то.

— Чего будем, барин? — не понял тот, почёсывая затылок.

— Плетёнки, говорю, тащи. Увидишь — поймёшь.

Закрепили в итоге плетёные щиты между столбами, что Степан вчера так старательно вкапывал, привязали крепкой бечёвкой, чтоб держались хорошо и не развалились от первого же порыва ветра. Конструкция получилась добротная, устойчивая. Машка же, глядя на меня и на то, что мы делаем, прищурилась с любопытством.

— Егора, а что это будет? — спросила она, явно заинтригованная нашими манипуляциями.

— Увидишь, солнце, — хмыкнул я загадочно. — Щас фокус покажу такой, что точно оценишь.

Пошёл в сарай за последним компонентом для своего изобретения. Помнил, что видел там стоял щёлок в глиняном кувшине — едкий, но мыльный, как раз то что нужно. Древняя химия, но работает не хуже современного мыла. Прихватил кувшин, вернулся к Машке и торжественно произнёс:

— Пошли, только полотенце возьми. А лучше два.

Зашли в импровизированную кабинку — четыре плетёных щита стояли плотно, как вкопанные, образуя замкнутое пространство, будто настоящая стена какая-то. Сверху же на жерди красовалась деревянная бочка, а из неё через толстые прутья свисал кожаный мешок как раз внутрь нашей кабинки. Всё было готово для великого эксперимента.

Начал раздеваться, подмигнул Машке с лукавой улыбкой:

— Давай, присоединяйся. Не стесняйся.

Та, не совсем понимая мою затею, но доверяя, стала медленно раздеваться. Боже, какая же она красивая была в лучах заходящего солнца, пробивающихся через узкие щели между лозой — кожа золотистая, волосы рассыпались по плечам шёлковой волной.

Я развязал бечёвку, сдерживавшую воду в кожаном мешке, и тёплая вода, прогретая за день на солнце, побежала на нас десятком струек. Температура была идеальная — как парное молоко, самое то после жаркого дня.

В итоге получился настоящий душ, как в двадцать первом веке, всё точно как и задумывал. Машка тут же пискнула от неожиданности, отпрыгнув в сторону, но сразу же расхохоталась звонко, поняв всю гениальность изобретения.

— Ой, Егорушка, да ты волшебник настоящий! — воскликнула она, подставляя ладони под дождик.

А я начал натирать её щёлоком, потом она меня — тёрли друг друга, хихикая и балуясь, как дети на речке.

Вода стекала по нашим плечам и спинам, сверкая и переливаясь сквозь мелкие щели в плетёнке, в золотистых закатных лучах солнца. Капли висели на ресницах, на кончиках волос. А я думал, глядя на счастливое лицо Машки: «Господи, вот ради таких моментов я и попал в этот далёкий 1807 год. Не за технический прогресс, не за изобретения — а за простое человеческое счастье.»

— Завтра, — сказал я, уже вытираясь грубым холщовым полотенцем, — скажи мужикам, чтоб воду снова натаскали полную бочку. Я этот душ на всю Уваровку распиарю, пусть все пользуются.

— А что такое распиарю, Егор? — спросила Машка.

— Расскажу всем, объясню, покажу. Чтоб каждый мог помыться по-человечески, а не как скотина в речке.

Солнце окончательно село за горизонт, но тепло дня ещё сохранялось в воздухе. Где-то вдали мычала корова, возвращаясь с пастбища, слышались голоса детей, которых родители все никак не могли загнать домой. Обычная деревенская жизнь, но теперь с небольшим, но важным улучшением.

Проснулись, когда петухи ещё дремали в курятниках, а восход багровел над Уваровкой, словно пожар тлел на горизонте. Машкины щёки после ночных поцелуев розовели, как яблоневый цвет по весне. Лежали мы, укрытые льняной простынёй, а я гладил её спинку, проводя пальцами по мягкой, шелковистой коже, будто по тонким струнам касался. Она изгибалась под моими ладонями, как кошка под тёплым солнцем, прижимаясь всё крепче и крепче. Её дыхание, ровное и глубокое, щекотало мне шею, отдавалось приятной истомой где-то в груди.