— От твоей прикурю, — сквозь зубы предупредил он.

— У меня спички есть, — сказала Маша.

— Так сойдёт.

Он быстро коротко затянулся несколько раз подряд, раскурил, глубоко втянул дым во всю полноту лёгких, уже привычным жестом левой отставил папиросу в указательном и среднем пальцах, выдохнул густую струю.

— Спасибо, что заходила, — сказал Лабуткин. — Спасибо, что часто. Спасибо, что передачки носила.

— Денег не было, — огрызнулась жена. — С кем я малого оставлю?

— Всё равно спасибо.

Маша видела, что он смотрит на неё, но как бы и сквозь неё. Разговаривает с ней, но как бы издалека. Муж стал другим. С непривычки было страшно.

— Хватит кровь пить, — взмолилась она и добавила: — Я твой костюм продала.

— Габардиновый или шевиотовый?

— Оба, — помедлив, призналась она, он бы всё равно сегодня узнал.

— А отцовы?

— Отцовы давно уже продали.

— Спасибо, — не удержался Лабуткин и быстро заверил, словно извиняясь: — Деньги будут. Я на «Краснознаменец» вернусь.

— Кем? — удивилась Маша.

— Пристрельщиком, — как о чём-то само собой разумеющемся пояснил он. — Я с левой руки стреляю так же хорошо, как с правой. Меня начальство знает. Я на хорошем счету. Если что, батины друзья замолвят словечко, он на «Краснознаменце» сорок лет вкалывал, да и меня все знают.

— Пошли, — сказала Маша.

Она покатила коляску к выходу из больничного парка, а Лабуткин пошагал рядом, но не касаясь жены.

— Как Дениска? — спросил он.

— Заснул.

— Что дома? Как мать?

— Готовится к твоему возвращению. На рынок вчера ходила. Друзей всех оповестили твоих, да что-то не пришли они встретить, — с некоторым ожесточением добавила Маша.

— На работе, — равнодушно ответил Лабуткин.

Он жадно затягивался, выкинул окурок и снова попросил закурить.

От больницы имени Мечникова до улицы Коммуны можно было доехать на 17-м трамвае и возле пересечения проспекта Ленина с Палюстровским пересесть на 30-й маршрут, да с коляской молодым супругам показалось неудобно лазить из вагона в вагон.

— Пешком даже короче, — утешил Лабуткин. — Срежем напрямик через железку, а там рядом.

Деньги за проезд потратили на папиросы, но уже не «Ленинград» за тридцать пять копеек, а на «Пушки» 2-го сорта А за одиннадцать копеек. Лабуткины шли, и шли, и шли почти восемь вёрст по Беляевскому проспекту, скупо обмениваясь речами, как два опасливых незнакомца, вынужденных коротать дорогу вместе. Муж и жена заново привыкали друг к другу, а ребёнок катился в коляске, будто скарб изгнанников, собранный в свёрток и упрятанный на маленькой крытой тележке от посторонних глаз и невзгод.

Лабуткины жили на Пороховых в доме 95 по улице Коммуны своим хозяйством в большой крестьянской избе с хлевом и курятником. До недавнего времени дом и огород содержались в образцовом порядке, но грозили прийти в запустение без мужского участия.

Первые признаки разорения уже давали себя знать. Войдя во двор, Лабуткин кинул взгляд под навес. Дровяник опустел.

Он оборотился к жене, скорчил гримасу, с деланным весельем подмигнул:

Саня Маню полюбил,

Саня Мане говорил:

Я тебя люблю,

Дров тебе куплю.

Дров куплю тебе три воза,

А дрова — одна берёза.

Жги и грейся без конца.

Ламца-дримца, гоп-ца-ца!

— А дрова-то все — осина, не горят без керосина, чиркай спичкой без конца, — с горечью вздохнула Маша, проталкивая коляску в калитку. — Ланца, дрица, цы, цо, ца…

— Да не журись, — трюк не удался, и Лабуткин с постным лицом затворил за ней калитку, накинул в петлю крючок, согнутый из большого гвоздя, потопал следом к крыльцу, оглядываясь и подмечая перемены в хозяйстве. Изменения не радовали.

— Огород кто копал? — строго спросил он.

— Герасимов приходил помогать.

С двоюродным братом Лабуткин не дружил, хотя вроде бы родня. Лёнька жил на Ржевке, много, как все Герасимовы, пил и часто менял работу.

Маша взяла Дениску и вошла, разувшись в сенях. Лабуткин ловко расшнуровал ботинки одной рукой. Шнурок на хвосте был теперь завязан большим узлом и, как змея, пролезал чрез все дырки, а длинный конец его надо было обмотать вокруг щиколотки и кончик с узелком пропустить под петлёй, да затянуть. Так показал ему сосед по палате, воевавший на Первой мировой и там научившийся.