Я не выдерживаю. Я кричу в трубку, забывая обо всём:

– Не смей трогать мою семью! Я отдам! Я же сказала, что отдам!

На секунду он молчит. Я слышу только своё бешеное дыхание. А потом он говорит – медленно, с лёгкой, почти насмешливой усмешкой:

– А спасибо нельзя сказать?

Моё горло перехватывает. Спасибо? Спасибо за что? Моя голова кипит, ярость поднимается, как волна, которую я больше не могу сдерживать.

– За что?! Ты сам, наверное, и разбил это окно!

Он смеётся. Низко, хрипло. Смех тяжёлый. Каждое его слово – гвоздь в моё сердце.

– Разбил? Может быть. Или нет. Стекло к твоему долгу приписать, чтобы не борзела?

Я открываю рот, но ничего не могу сказать. Молчание давит. А потом он добавляет, и его голос становится ниже, как будто он стоит у меня за спиной, говорит мне прямо в ухо:

– И закрой окно, а то простудишься. В одном халате.

Его слова звучат у меня в голове, как эхо: "Закрой окно… Простудишься…"

Телефон скользнул из пальцев и упал на пол с тихим стуком. Но я даже не услышала этого. Мир вокруг сжался до одной единственной мысли, которая, как яд, разливалась по моим венам: Он смотрит. Прямо сейчас. Он видит меня.

Дыхание замерло. В груди пустота. Как будто сердце перестало биться, как будто я больше не существую.

Как он это знает? Как он черт его раздери все знает?!

Вдруг тело рванулось вперёд, будто кто-то сжал меня изнутри и заставил двигаться. Я бросилась к окну. Шаги звучали слишком громко в этой жуткой тишине. Глухой, тяжёлый удар сердца. Раз. Два. Три. Я уже у штор.

Дёрнула их так резко, что карниз скрипнул, будто протестуя. Ткань задёрнулась, закрывая меня от холодного, чужого мира снаружи. Но этого было мало. Я не могла дышать. Не могла мыслить.

Свет. Свет в комнате.

Я метнулась к выключателю, ударилась плечом о стену, но руки не слушались. Наконец, щёлкнула выключателем. Темнота поглотила комнату, но это не успокоило меня.

Я прижалась спиной к стене, соскользнула вниз, опускаясь на пол. Халат неловко задрался, но мне было всё равно. Я сидела, как загнанный зверь в клетке. Пульс грохотал в ушах, пальцы дрожали, как у больной в лихорадке, а кожа была мокрой от пота.

Он видел меня. Видел…видел…следил…

Я повторяла это снова и снова, будто с этим можно было что-то сделать. Его слова жгли, будто он шептал их прямо мне в ухо, стоя за спиной. Холод пробирался под кожу, забираясь глубже, заполняя меня.

Я сжала руки в кулаки, ногти впились в ладони, но это не помогло.

Снаружи была тишина. Ужасная, убийственная тишина. Но я знала – он где-то там. Он смотрит. Он ждёт.

Слёзы сами собой хлынули из глаз. Я не пыталась их остановить. В темноте комнаты мой шёпот звучал так, будто он был чужим:

– Я отдам… Я отдам… Только уйди… Уйди, пожалуйста…

Но внутри я знала. Я знала это так же точно, как знала, что дышу. Ему не нужны только деньги. Это не про долг.

Ему нужна я.

Я поднималась по лестнице, шаг за шагом, пытаясь как можно быстрее добраться до своей двери. Голова раскалывалась, плечи горели от усталости, и единственное, о чём я мечтала, – закрыть за собой дверь и хотя бы на пару часов забыть обо всём. Но забыть всё равно не получалось. Его лицо, его холодный голос… всё, что связано с этим проклятым человеком, висело надо мной, как тень.

Каждый раз, когда я оставалась одна, я чувствовала его взгляд. Как будто он мог видеть меня даже через стены. Этот страх, эта ненависть внутри меня не давали покоя. Я торопилась, стараясь идти быстрее, но остановилась как вкопанная, когда увидела его – Сергея Николаевича. Соседа с третьего этажа. Его все побаивались. Говорят, он бил свою жену и сына, и она сбежала от него вместе с ребенком. Теперь он периодически пьет и шатается по подъезду.

Он стоял у лестницы, качаясь, как подвыпивший медведь. Я сразу почувствовала этот неприятный, липкий холод, который всегда появлялся при опасности.

– О, Вера! – голос его был пропитан перегаром, а на губах появилась отвратительная улыбка.

Я замерла. Сердце гулко забилось, а ноги будто вросли в бетон.

– Добрый вечер, – коротко бросила я, стараясь держаться уверенно.

Я попыталась обойти его, но он шагнул ближе, загораживая путь. От него пахло водкой и чем-то кислым, а его улыбка… она была не просто неприятной, она была угрожающей.

– Зачем так холодно? – спросил он, наклоняясь ближе.

Я сделала шаг назад.