— Новое место жительства? — вот тут Алексей слегка ошалел.

— Так точно! — лихо отрапортовал Богорад. — На новое! Вон… — он оглянулся на сопровождающих, — я и бойцов с машиной прихватил. Мигом все перевезем.

— И куда это? — Алексей все никак не мог сообразить, что происходит.

— Пречистенка 24 дробь 1, квартира двенадцать! — деловито ответил Богорад. — Простите, сейчас Пречистенка Кропоткинской называется. Следовательно Кропоткинская 24! Отличная, четырехкомнатная квартира, с лифтом и ватерклозетом! — последние слова он произнес с явным священным восхищением. Даже глаза закатил.

— У нас дети в школу здесь ходят, а оттуда будет далеко… — недовольно буркнул Лекса. До него, наконец, дошло, что Сталин не просто так расспрашивал его о жилищных условиях.

— И со школой все решили! — улыбнулся комвзвода. — Пожалуйста, школа номер четыре Хамовнического района, бывшее реальное училище Мизинга. Все уже договорено, ваших деток зачислили. Сам беседовал. Правда документики на них сами занесете. И от дома вашего нового недалеко. Отличная школа, там все… — он таинственно понизил голос. — Там дети всех «наших» учатся. Так что, не сомневайтесь.

— А вот хрен мы куда… — из открытого окна донеслись голоса Сашки и Машки.

Но сразу последовал шлепок и они замолчали.

Лекса посмотрел на часы.

— Но мне на службу…

— Так следуйте, товарищ Турчин! — почему-то обрадовался Богорад. — Мы с вашими домашними сами справимся, а вы уже на новое место жительства вернетесь. Запомните, Пречистенка дробь один, двенадцатая квартира,

— Кобылья сиська! — по привычке ругнулся Лекса, но кивнул.

Собственно, никто его согласия и не спрашивал. Армия точно не демократическая организация — приказали, будь добр исполнять. Опять же, когда сам товарищ Сталин похлопотал, отказываться, мягко говоря, неразумно.

— Пара минут… — Алексей вернулся домой. — Ежик, тут такое дело…

— Я все слышала, — Гуля чмокнула его в щеку. — Иди, мы справимся. Справимся же? — она грозно посмотрела на Машку и Сашку.

Дети молча кивнули и дружно продемонстрировали злые и недовольные физиономии. Но в пререкания не вступили, резонно понимая, что после вчерашнего, напрочь лишились права голоса.

Лекса вздохнул, поцеловал в ответ жену, показал кулак «уголовникам», приладил портупею с шашкой и кобурой, напялил на голову шлем от новой формы, который ненавидел до глубины души и отправился на остановку трамвая.

На самом деле, такой царский подарок от Сталина очень сильно озадачил и встревожил его. Верней, не сама квартира, а пристальное внимание со стороны Иосифа Виссарионовича. Заметил, решил поддержать, способствовать судьбе — все это просто замечательно. Бывает? Бывает, тем более, Лешка заслужил — тянет лямку не за страх а на совесть. Но тут сразу следует задуматься — зачем оно ему? Зачем Лексу подтягивать и тянуть наверх? Альтруизм? Увы, такое понятие в таких верхах никогда не практикуется. Значит есть какой-то смысл. Всегда есть смысл. К примеру, Баронов через Лексу вытянул себя наверх, в том случае все просто. А Сталин? И чем Турчин может ему помочь? То-то же, все может быть очень скверно. Тем более, на практике, с таких любимчиков и спрашивают втройне. И под нож пускают без колебаний.

— Хотя… — буркнул себе под нос Алексей. — Все может быть очень банально. Просто отметили талантливого и перспективного командира. Так тоже случается. Ведь я талантливый и перспективный? Хочется надеяться…

— О! Алексеевич! — рядом раздался знакомый голос.

— Акакий Мартемьянович, — Алексей крепко пожал руку Чиркову и сразу насторожился. Если утренний визит военных связать со вчерашним случаем никак было нельзя, то оказавшийся рядом начальник районного отдела милиции прямо намекал на то, что случившееся не осталось незамеченным…

— Время есть, Алексей? Погоди бежать, поболтай со стариком, — Чирков стащил шлем с головы и тщательно вытер лысину платком. — Тьфу ты, утро, а жарит нещадно. Успеваешь? Вот и хорошо. Как дела-то? Как Гульнара Львовна, благослови ее Господь, как детки?

— Мартемьянович? — Алексей сразу понял, что Чирков появился рядом неспроста. — Чем могу?

— Тут такое дело, Алексеевич, — Чирков состроил скорбную физиономию. — Хрящика ночью с подручными завалили. Не слышал о таком? Хрящева Петра Степановича. У деток поспрашивай, они подскажут. По пуле в башку ему и его бегункам аккуратно так влепили. Все шито-крыто, никто ничего не видел. Маруха его как раз за водярой отлучилось. А те, кто на стреме стоял, грят сами на минутку отвалили, а когда вернулись, а там уже все. Знаешь, что скажу, Алексеевич, а поделом, Хрящик гадкий был человечек, неправильный, случайно власть взял…

Лекса вежливо его прервал.

— Ох и работа у вас, Мартемьянович, приходится со всякой шелупонью разбираться. Не позавидуешь. Это, все, конечно, интересно, но я здесь причем?

— Ты? — фальшиво удивился Чирков. — Да причем здесь ты, Алексей? — он криво усмехнулся. — Ты не причем, вестимо, а вот детки твои…

Лекса промолчал, мысленно поминая многострадальную кобылу.

— Тут мне птичка на ухо напела, — спокойно продолжил Акакий Мартемьянович, — что у твоих Машки с Сашкой не так давно с Хрящиком разлад вышел. Обозлился стервец на них, что-то там требовал. Не слышал такого?