— Борону и серп я уже видел, — сказал он наконец. — Добрая вещь. Отдам дочь.

Царь разоделся ради такого случая, как и другие старейшины. Все исправно потели в туниках и плотных плащах, сколотых фибулой. У кого медная, у кого серебряная, а у кого и золотая, смотря по достатку. На голове каждого — алопекис, лисья шапка, по которой любой узнать может фракийца. И все они с любопытством разглядывали странную соху, на которую потратили целую уйму драгоценного железа.

Тут все пошло не совсем так, как наказал Анхису любимый сын, взлетевший в небесные выси. Стариковский ум рачительного хозяина породил совсем другое решение. Анхис не хотел лить кровь, ослабляя свой народ. Вот потому-то, когда толпа дарданцев, из которых две сотни были на конях, высыпала на берег рядом с устьем безымянной реки, войны не случилось. Анхис тогда взял пучок веток и зашагал к городку, оседлавшему высокий холм. Он бестрепетно вошел в ворота и предложил здешнему царю Комо править вместе, соединившись родственными узами. Дочь царя пойдет замуж за Элима, и вся молодежь, вошедшая в возраст, возьмет за себя супруга из другого племени. Взамен на легкое утеснение объединенное царство получит железный инструмент, коней и доброе оружие. И тогда, когда малость окрепнет, то погонит соседей за северные озера, взяв под себя лучшие поля и пастбища. Так слабый род фракийского племени бригов станет сильнейшим в этих землях, и очень богатым. Вся торговля с севером пойдет через Олинф, а за корабельный лес и вовсе будут платить железом, тканями, вином и маслом. В противном случае Анхис намекнул, что штурм крепости повторится, и тогда уж никого из старых хозяев не пощадят. Немногочисленная знать Олинфа — а именно так стали называть город — подумала и согласилась. Еще был свеж в памяти прошлогодний визит сына этого разумного мужа. Его повторения не хотел никто. Да и две сотни всадников, которые напоказ дырявили мешки, набитые соломой, повергли бригов в полнейшее уныние. Пехоте и получаса не продержаться в бою против такого войска.

— Какую дочь за себя хочешь взять? — посмотрел на Элима фракиец. — Знаю ведь, что уже с девками моими познакомиться успел. И они рады-радешеньки… кобылицы этакие… Так и отходил бы хворостиной…

— Спато прошу за себя, — белозубо усмехнулся Элим, который уже высмотрел себе пригожую хохотушку. И не только высмотрел, но и провел с ней приятную ночку, благо у фракийцев женская честь имеет значение только для дам замужних. Девки же до свадьбы были в своих развлечениях вольны. Спато — вторая из непросватанных дочерей царя. Тут теперь все до одной девки не просватаны, потому как помолвки отменили без взаимных обид. Жизнь племени важнее.

— Ну Спато, так Спато, мне без разницы, — равнодушно махнул рукой царь. — Присылай выкуп. А приданое я достойное дам. Можешь не беспокоиться. Моей дочери не стыдно будет в твой дом войти.

— У меня еще три сотни парней, — прозрачно намекнул Анхис. — И все холостые.

— Найдем им жен, — с достоинством погладил бороду Комо. — У нас такого добра как дерьма за кустами. Только зерно нужно, чтобы невесты по весне с голоду не мерли. Но с такой-то сохой мы зерна много соберем. Точнее, соседи нам соберут.

— А? — не понял Анхис. — Почему соседи?

— Негоже воинам на поле спину гнуть, — Комо с достоинством выставил вперед ногу, обмотанную кожаными полосами. — Коли у нас войско самое сильное здесь, то и жить надо, как подобает благородным мужам. В набег сходим, а потом пусть рабы трудятся. Мы же, как и пристало отважным, будем проводить время в праздности, охоте и войне(1).

— Как скажешь, сват, — усмехнулся Анхис. — У меня и мыслей не было самому пахать. Я против лишней сотни рабов ничего не имею. Когда в поход пойдем?

— Да вот сразу после уборки и двинем, — кивнул Комо. — Как раз свадьбы сыграем. Пусть молодежь свою удаль покажет.

— Я войско поведу, — усмехнулся Элим. — Мне до брата далеко, конечно, но кое-что умею. Он меня многому научил.

— Это тот брат, что в рогатом шлеме? — поморщился Комо. — Мы его тут на всю жизнь запомнили. До сих пор снится, как камни на голову летят. Ну, коли так, то веди. Покажи свое воинское умение, зять. Мы с твоим отцом уже повоевали свое.

Хорошенькая девичья мордашка мелькнула за спинами старейшин, подарив Элиму многообещающий взгляд, и цари понимающе усмехнулись в бороды. Дело молодое, сами такие были.

— А теперь давай серьезные дела обсудим, сват, — произнес Анхис. — Мне нужны добрые луга с хорошей травой, и мне все равно, чьи они сейчас. Ты знаешь такое место?

— А то, — мотнул бородой Комо. — Здесь, вдоль реки и на севере, у озер. Я тебе скажу, рыбы там… Никакой сетью не вычерпать. Только тамошних дерьмоедов надо прогнать. Крепкий род сидит в той земле, нам самим нипочем не справиться.

— Далеко? — спросил Элим.

— Далеко, — кивнул будущий тесть. — Пешему войску два дня идти.

— До холодов управимся, — усмехнулся Элим. — Готовь приданое, царь. Возьму баранами и быками. Я выкуп завтра пришлю. Отдам золотом, тканью и железом. А как из похода приду, пять семей рабов твои.

— По рукам, — протянул лопату ладони Комо. — Иди! Девка моя извелась уже. Ты по сердцу ей пришелся, парень.

Год 2 от основания храма. Месяц восьмой, Эниалион, богу войны посвященный. Кипр.

— Вот этот иероглиф означает милость, госпожа, — говорил на языке египтян Анхер, показывая Феано значки, высеченные на камне колонн и стен. — Этот — видеть. Этот — много. Имя, обведенное в овал — это имя великого царя.

— Остановись, — жалобно посмотрела на него девушка. — У меня голова лопнет сейчас. Пойду я, все платье в пыли уже.

— Скоро нельзя будет священные письмена прочитать, госпожа, — сожалеюще развел руками мастер. — У меня приказ! Тут скоро все совсем иначе будет.

— Все равно пойду, — поморщилась Феано и упорхнула из тронного зала, провожаемая взглядами рабочих, которые ей на всякий случай кланялись.

Мой мегарон был разгромлен. Других слов даже подобрать было нельзя. Три десятка человек наперебой стучали молотками, носили ведра с каменной крошкой или слушали Анхера, который вещал с самым многозначительным видом.