Доехав до нужного места, остановил машину на пустой обочине, где-то минутах в пяти ходьбы от старого водохранилища. Кажется, в день перед утисетой проезжал здесь. Мне показалось, что тогда всё выглядело иначе: трава была гуще, деревья не такими кривыми, а небо — светлее. Сейчас же над горизонтом висел тяжелый свинцовый купол. Дождя не было, но в воздухе витала влага. Здесь река делала излом, обнажая корни деревьев и осклизлые камни, вывороченные из земли и торчавшие, как пальцы мертвеца.

Я вышел, аккуратно захлопнув дверь. Шелест в голове лениво протянул:

— Ну вот мы и на месте. Надеюсь, ты принёс соль, свечи, костюм русалки и позитивное мышление?

— Очень смешно, — буркнул я, доставая рюкзак из багажника. — Хочешь сам ритуал вести?

Я пошёл вперёд, чувствуя, как сердце бряцает в груди, пытаясь вырваться наружу. Было чувство, что я уже не человек, а носитель всех голосов, которые сейчас громко шумят в голове: кого-то звал, кого-то судил, кого-то прощал.

— Хочу посмотреть, как ты вымазавшись в грязи и соплях, будешь разговаривать с потусторонним. Только ради этих счастливых моментов я в тебе и сижу. —вновь услышал я голос в своей голове.

Шелест замолчал, но я чувствовал, что он внимательно наблюдает. Его молчание всегда казалось мне подозрительным. Мне подумалось, что он копил свой сарказм впрок.

Я прошёл к краю берега, где среди камышей скрывался плоский булыжник, визуально подходящий для ритуала как алтарь. К нему вела старая тропка, сейчас заросшая и скользкая. Мои кроссовки погрузились в тину, но я не обращал на это внимания. Было ощущение, что за каждым моим шагом кто-то следит. Не враг, но и не друг. Нейтральный интерес со стороны мира, которого я не знал.

Расстелив ткань, достал нож, фляжку с водой, сушёные травы и тонкую кость найденную недалеко от логова Кикиморы. Она была тёплой и лежала в отдельном мешочке. Иногда даже казалось, что она чуть дрожит в руке.

Ветер усилился и река заволновалась. Оглянулся: вокруг не было ни души.

Я зажёг свечу. Она тут же погасла.

— Прекрасно, — недовольно пробормотал себе под нос. — Даже стихия против.

— Или наоборот, — вмешался Шелест. — Может, это приветствие. Не все ж тебе с пафосом огонь разводить. Иногда тем, кто на грани, просто дышат в лицо.

Я выдохнул, сел на корточки и начал рисовать мелом круг. Знак воды — перевёрнутая спираль, с загнутыми краями. Под ним — знак Нави. Эти символы всплывали сами, словно рука помнила их лучше меня.

Откуда-то снизу послышался тихий всплеск. Кто-то, и это не рыба, прошёл по мелководью. Медленно. Неспешно. Он или она знал, что я его жду. Я не обернулся.

— Ну здравствуй, — тихо сказал я слова приветствия. — Ты ведь придёшь, да?

Ветер стих. Река замерла. Время пришло.

Я сел внутри круга. Колени ныли, рука с ножом дрожала от напряжения. Воздух стал настолько плотным, что каждый вдох приходилось жевать.

Я сжал рукоять ножа. Кость в пальцах была тёплой, почти живой. На её поверхности выпукло проступила древняя кривоватая резьба. Символы - когти. Символы - зубы.

Я облил круг водой из фляжки и заговорил:

— Я, шаман рода Исмагилова, стою у воды, на границе Яви и Нави. Зову по следу, зову по имени. Кука… Кикай… Кикимора.

Тишина. Река молчала, как рыба. Я продолжил:

— По слову крови, по праву ножа. Имя твоё мне ведомо. Я зову тебя, не в гневе, но в истине. Я зову, чтобы закончить. Выйди.

Прошла секунда — ничего. Другая — плеск. После третьей послышался шорох за спиной. Камыши зашевелились и раздался голос. Я ждал его, но зазвучал он всё равно неожиданно.

— Ты и правда посмел… — Женский. Скрипучий. Не старый — древний. И обиженный. — Призвать меня по имени. Жалкий мальчишка.

Осторожно обернулся. Она стояла в воде. Вся из водорослей, плоти и боли. Глаза — пустые впадины, но я чувствовал, что она видит меня насквозь. До самого детства. Она смотрела не враждебно, но и без симпатии, улыбаясь не ласково тонкими губами.

— Ты шёл по следу, как пёс. Нюхал, копал, вытащил старое имя. Думаешь, это даёт тебе власть?

— Оно даёт мне право, — твёрдо ответил я. — Я знаю, кем ты была. Я видел детей. Я видел твоё логово. И я это закончу.

Кикимора рассмеялась. Смех был как хлюпанье грязи под сапогами. Противный. Долгий.

— Видел? — прошипела она. — Видел?! Ты ничего не понял. Я спасала их. Я кормила Навь. Ты думаешь, их бы кто-то заметил? Родителям они были не нужны. А мир? Хах, мир был глух к их страданиям.