Проснулся я разбитым. Пот с лица давно высох, но ощущение сырости оставалось внутри — как будто ночь прошла в колодце. В камере напротив кто-то надсадно кашлял. Альберт сопел, свернувшись калачиком. Виктор Иванович сидел на шконке и тихо чистил ногти крышкой от зубной пасты.

— Проснулся? — спросил он, не глядя. — Крепко дрыхнешь — наверное, совесть чистая. Ничего не слышал? А сосед наш ночью пытался с лампочкой поговорить.

— Нет…как-то всё мимо меня прошло. Глаза закрыл и провалился, — пробормотал я, садясь.

Тут в дверном окошке лязгнул замок, и голос надзирателя сообщил:

— Каримов. Подъём. К тебе гости. Адвокат придёт. Через час будь готов.

— Всегда готов. — машинально ответил я, не понимая, откуда мог у меня появится адвокат.

— Ну что, братан, похоже вокруг тебя пахнет свободой, — прокомментировал Виктор Иванович с улыбкой на губах.

— Да не сглазьте, — буркнул Альберт, вытягиваясь на шконке.

Час прошёл быстро. Я успел привести себя в порядок, хотя «в порядок» в тюремной камере — это максимум чистые зубы и смоченные водой волосы. И вот за мной пришёл надзиратель.

Коридоры Батырки пахли сырой штукатуркой и государственным безразличием. Конвойный молчал. Он просто шёл, заполняя пространство тесного коридора вокруг себя запахом перегара и чеснока. Так же молча он остановился у крашеной синей двери с цифрой четыре. Открыл, заглянул внутрь, посмотрел на меня и молча мотнул головой. Я принял этот жест за приглашение.

Внутри оказался высокий мужчина примерно лет шестидесяти, с коротко остриженными седыми волосами, дорогим, но уже слегка потёртым костюмом. Его глубоко посаженные глаза прятались под густыми бровями.

— Каримов Станислав Маратович? — уточнил он, поднимаясь.

— Да.

— Игнатьев Александр Васильевич. Адвокат. Занимаюсь вашим делом по просьбе одной нашей с вами общей знакомой. Анастасии. Присаживайтесь.

Я занял место на неудобном стуле. Он сел за стол. Несколько секунд молча смотрел на меня, не оценивая, а скорее сверяя моё лицо со своими ожиданиями.

— Вы хорошо держитесь, — наконец проговорил он. — Это, поверьте, редкость в наше время.

— Спасибо. Хотя, честно — я так не думаю.

Он чуть улыбнулся.

— Я уже был у вашего следователя, Максимова. Изучил материалы дела, которое они пытаются шить. В вашем случае ситуация проще, чем кажется.

— Это вы мне сейчас надежду даёте?

— Я даю информацию. А вы сами решайте, что с ней делать. Фактически, никакого дела нет. То есть — дело открыто, зарегистрировано. Но заявлений о пропаже Никоновой Екатерины — нет. Никто не заявлял официально, что она исчезла. Ни родственники, ни знакомые.

Я молчал. Сердце тихо постукивало.

— Был анонимный свидетель. Кто-то позвонил в полицию, сообщил, что слышал громкий крик у вас в квартире. Потом вроде бы было что-то похожее на звук падения тела. Это все записано дежурным со слов неизвестного. Однако на контакт идти он, этот так называемый свидетель, категорически отказался. И всё. По своим же источникам я уточнил, что дело на вас попросили завести какие-то, давайте назовём их так — серьёзные люди. Ну хотя бы потому, что к несерьёзным в полиции прислушиваться не будут. Вы определённо перешли кому-то дорогу, Станислав Маратович. Но с этим разбираться будете потом сами. Самое главное на данный момент, что нет тела. Вообще. А без тела, как вы понимаете, нет дела. Нет никаких улик, орудия преступления и так далее. Нет доказательств по сто пятой статье, по которой они пытаются вас подтянуть. Скорее всего расчёт был на то, что вы по каким-то причинам сами начнёте давать признательные показания.

— То есть я…

— Вы скоро выходите. Скорее всего — уже сегодня. Я сейчас отправлюсь для оформления нужных бумаг. Через три, может четыре часа всё будет готово. Надеюсь, никаких дополнительных препятствий не возникнет.

Я промолчал. Просто кивнул. Игнатьев добавил:

— Настя настаивала, чтобы я всё сделал как можно быстрее. Часто звонила. Серьёзно за вас беспокоится.

— Спасибо, что не отказали ей.

Он встал, одёрнул пиджак.

— Так что не привыкайте к нарам. И... постарайтесь не делать глупостей в первые пару суток. Выход — не конец. Это всего лишь выход.

Он протянул руку. Я твёрдо пожал её. Игнатьев стукнул в дверь и вышел.

А я остался сидеть. Впервые за всё это время я вдохнул воздух полной грудью. Впервые за последние несколько месяцев я почувствовал надежду. Ту самую надежду, что возбуждает сильнее кофеина. Ту, что ускоряет сердечный ритм и частоту дыхания, поднимает кровяное давление, расширяет зрачки и обостряет слух и обоняние.

***

Меня провели обратно по тем же коридорам, только на этот раз шаги казались короче, а воздух — легче. Словно в самих стенах что-то изменилось: как будто тюрьма знала, что один из её неспокойных гостей собирается уйти, и заранее начинала скучать.