— Мне твои деньги вообще не нужны, не говоря уж о таком дурацком предложении. Только женщине могла прийти в голову такая блестящая мысль. Иди на кухню и не действуй мне на нервы.

— Я хотела как лучше, — пробормотала я и вышла из комнаты.

За обедом Заза удивил меня. Он опять смеялся и дурачился, будто ничего не произошло. Он легко взрывался, но так же легко остывал, забывая обиды и ссоры.

— К этому столу не лишним был бы холодный арбуз. Хочешь, завтра куплю?

Я достала из холодильника арбуз.

— Матерь божья! Да исполнит господь все твои желания!

Он нарезал арбуз на большие куски.

— Я, конечно, не господь, но, может, и мне удастся исполнить твое желание. Пожелай что-нибудь!

— Мне хотелось бы уехать в какую-нибудь глухую деревню у моря, где есть горы и лес и нет знакомых.

Заза сплюнул косточки в тарелку.

— Действительно, было бы здорово. Но без денег… О, я совсем забыл, что разговариваю с миллионершей. Может быть, и сейчас тебя посетит какая-нибудь дельная мысль? — захохотал Заза.

— Почему бы и нет. Ты будешь рисовать и продавать мне картины. А потом будешь выдавать мне эти деньги на расходы.

— Эта мысль оригинальней предыдущей. Из тебя бы получился неплохой делец. — Он перестал наконец смеяться и задумался. — Отпуск у меня в августе, но его можно перенести. Вроде и отпускные полагаются? Давай-ка исполним твое желание!

На его плечо села муха, и одним лишь движением мышцы он отогнал ее. От неожиданности я даже рассмеялась и подавилась арбузом.

— Что это тебя так рассмешило? — удивился Заза.

— Да нет, ничего. Просто радуюсь.

Я вошла в ванную, встала перед зеркалом. Я долго старалась привести в движение мышцу плеча, как это сделал Заза, но у меня ничего не получилось.

На следующий день я пошла к Мери. Приукрасив свое приключение, я нарисовала себя счастливейшей из женщин и попросила Мери сходить к маме, успокоить ее и сказать, что я уезжаю.

Мери пожелала мне счастья, но с какой грустью она посмотрела на меня! Ведь Мери умница: она обо всем, конечно, догадалась, но и словом ни о чем не обмолвилась.

Мери мне как мать, только молодая, она — моя сверстница.

Мы уехали в тот же вечер сочинским поездом. Я решила сойти на первой же приморской станции, которая мне понравится. Наконец мы нашли такую.

Деревушка находилась далеко от железнодорожной станции. Слева от нее, вся в зелени, возвышалась гора, справа протекала какая-то речка, а прямо перед деревней, зеленоватое и жемчужное, плескалось море.

Отдыхающих было немного, мы быстро нашли комнатку и прожили в ней почти два месяца. Мы отправили на работу письма с просьбой предоставить отпуск без содержания, но если бы даже нас уволили, мы едва бы стали горевать.

Хозяйка наша, пожилая женщина, вдова, все никак не могла нахвалиться своим единственным сыном Вано и только о нем и говорила. Скоро мы подружились с Вано: он оказался добрым малым. В плохую погоду он заходил к нам с нардами и очень смешно рассказывал о своих друзьях и школьных учителях. Он говорил, что если на следующий год не поступит в театральный институт, то мать его никогда здесь больше не увидит.

Вдова тоже не обходила нас своим вниманием — то фрукты занесет, то горячий гоми. Однажды я сказала:

— Славная женщина наша хозяйка: добрая и честная.

— По-твоему, быть честным хорошо? — удивился Заза. — Честному я предпочитаю подхалима. Вот, например, понравилось бы тебе, если бы ты была горбатой и тебе сказали бы об этом? Честный съязвит и радуется, вот какой я, дескать, правдивый, и ему наплевать на то, что кому-то он причиняет боль. Хотя в глубине души, я уверен, он радуется твоему уродству.

— Ты говоришь о злых людях, а я, наоборот, о тех, кто понимает тебя и желает тебе добра.

— Я и без посторонней помощи как-нибудь разберусь в себе.

Так мы и жили: были и ссоры, и радости. Мы исходили окрестности, читали, удили рыбу, в полночь шли к морю и, обнаженные, плескались в теплой воде, а вернувшись поздно и закрыв за собой калитку, мы уходили от мира. Сумасшедшая страсть Зазы передавалась мне. Весь день я с нетерпением ждала наступления темноты, и лишь на рассвете меня охватывало чувство беспокойства: не слишком ли мы шумели. Успокаивало лишь то, что хозяйка наша была глуховата, а Вано по обыкновению либо спал на чердаке, либо репетировал.