— Обыкновенный. Крикливый и сопливый — следствие сумасшедших ночей. Слышал о таком?

Он вытаращил на меня глаза.

— Только не думай, что я от него избавлюсь. И тебе не доставлю беспокойства: как-нибудь сама воспитаю его. И пусть он будет не сыном наркомана, а всего лишь ублюдком. Так будет лучше для него.

Я начала складывать вещи. Заза неподвижно стоял передо мной. Наконец он открыл мою сумочку, вытащил из нее ключи и вышел, заперев дверь снаружи.

Я была довольна: мое выступление прошло не без успеха, ведь я так старалась… Немного успокоившись, я легла в постель.

Заза вернулся поздно. Пообедав, он выкурил несколько сигарет подряд и как бы между прочим обронил:

— Я был у врача. Буду лечиться.

Я отвернулась от него, чтобы он не заметил моей торжествующей улыбки. Итак, посмотрим, долго ли продлится мое торжество. И моя ли это победа или ребенка? Впрочем, все равно, ведь отныне мы с ним одно целое.

С тех пор с Зазой произошли некоторые перемены. Его ласки стали нежней и умеренней. Я познакомила его с Мери и была рада, что они понравились друг другу. Но маму я никак не могла уговорить, она ни за что не хотела видеть Зазу.

В ноябре Заза предложил пойти в загс и расписаться. На вопрос, зачем это нужно, он ответил:

— Ребенок должен носить мою фамилию.

Мы поженились и пригласили только самых близких друзей и соседей, которые буквально молились на меня, приписывая исцеление Зазы исключительно мне. Свадьба была хоть и скромной, но веселой: Заза рассказал, как у меня разболелся живот и как я сюда попала, как я поселилась здесь и потом женила его на себе. Гости надрывались от смеха…

Приближалась зима. Доктор сказал, что плод большой и что мне нужно больше двигаться. Но я стеснялась выходить на улицу и занималась гимнастикой дома.

Однажды я купила красивый ситец и сшила несколько распашонок. Заза взял одну и повертел в руках:

— Какие маленькие…

На следующий день он принес домой трехколесный велосипед и был очень доволен.

В общем, мы готовились к рождению ребенка и спокойно ждали его появления.

В конце апреля меня увезли в больницу. Роды совсем не похожи на праздники дней рождения, но я держалась стойко. Со мной просто не могло случиться ничего плохого, ведь внизу ждал Заза! Но, боже мой, как я устала от боли. Я кричала, мне так хотелось освободиться от нее. Наконец старая акушерка сообщила мне о рождении сына. Я лежала совершенно обессилевшая и никак не могла понять, почему кричит лежащая рядом роженица.

Утром следующего дня мне принесли письмо от мамы, наполовину стертое слезами. Звонила Мери и обещала проведать меня, если удастся выкроить время. Но Зазу я ждала напрасно: он не пришел.

В моей палате лежали еще четыре женщины. Они рассказывали и рассказывали нескончаемые истории, говорили о плохих и хороших сторонах семейного быта, и это им не надоедало. Одним не повезло со свекровью, другие были недовольны братьями и сестрами, третьи жаловались на мужей. Вечером же, когда в палату внесли запеленутых новорожденных, все притихли, и только иногда были слышны ласковые слова, обращенные к малышам.

— Почему не принесли моего ребенка? — спросила я громко.

— Первенец? — поинтересовалась полная светловолосая женщина.

— Да, — ответила я.

— Сразу видно: лежишь в постели, нежишься. Встань, пройдись немного. Вон, посмотри на нее. — Она кивнула на лежащую в углу женщину. — Она родила сегодня в полдень, набегалась по этажам, а теперь отдыхает. Не беспокойся, могут еще и три дня не приносить ребенка — это как скажет врач.

Утром пригрело солнце, небо блестело, как зеркало, на соседней крыше ворковали голуби, и люди на улицах были как-то по-праздничному веселы. Я стояла у окна, и вдруг мне захотелось раствориться среди этих людей, я думала о том дне, когда я выйду отсюда с завернутым в розовое одеяло малышом и Заза отвезет нас в наше уютное гнездышко.

Снова принесли детей. Малыши так пронзительно кричали, что у меня заныло сердце, ведь, может, и мой так же где-то кричит. И так мне захотелось посмотреть на него хоть одним глазом, что я поднялась в детское отделение. Сиделка, став в дверях, сказала, что сюда входить нельзя и что ее ругают за нарушение порядка. После долгих уговоров я ей успела изрядно надоесть, и она мне посоветовала обратиться к врачу. «Может, и впустит», — добавила она.

Я постучала в дверь и вошла в кабинет врача. Мужчина лет сорока с лишним, с проседью в волосах сидел за столом и что-то писал.

— Что вам угодно? — спросил он, не поднимая головы. Я застегнула пропитанный хлоркой халат и смущенно повторила свою просьбу. Врач недовольно мотнул головой, поднял трубку телефона и спросил:

— Фамилия?

— Модебадзе.

Он положил трубку и внимательно посмотрел на меня:

— Значит, это вы — Модебадзе? — Он встал и указал мне на стул. — Присядьте, пожалуйста. Я как раз собирался повидаться с вами.

Я подумала, что он, наверное, знакомый мамы, и села.

— Вы, оказывается, молоды и красивы. — Он провел рукой по моей щеке.