– Давай ты лучше съешь свою кепку, когда я расследую дело, – предложил Юлий, улыбаясь. – У меня будет сразу два праздника – назначение и избавление мира от этого уродства.

– Мальчики, ша, – перебила их Зоя Саввична, не отрываясь от смартфона. – Драка переносится на вчера.

Он хотел еще что-то ответить наглому оперу, но машина остановилась, и таксистка торжественно провозгласила:

– Приехали! Усадьба Колчака.

Они вышли у высокого, причудливо выкованного забора. В глубине двора, между огромными кедрами виднелась усадьба. Расчищенные дорожки освещались фонарями, а дом был красиво украшен огнями, и потому снег казался не белым, а золотым. Да, это была именно усадьба, как на фотографиях начала двадцатого века. Она казалась безлюдной, и единственное, что выдавало в этом пейзаже обитаемость, это наспех слепленный кривой снеговик с оскалом вместо улыбки, смотрящий, как и гости, в окна усадьбы.

– Это уже не город? – спросил Эрик у девушки-водителя, оглянувшись. Она вместе со всеми вышла и тоже, видимо, залюбовалась красотой, словно бы сошедшей с картины Перова.

– Формально нет, это пригород, а вот номинально почти город, – ответила она, крутя на пальце ключи от машины с каким-то странным круглым брелоком и тут же спросила: – А вас здесь ждут? А то, насколько я знаю, в этом доме не любят гостей. Хозяина в городе называют Синей Бородой и приписывают ему всякие мистические способности, вроде превращения камня в золото и убийства своих жен. Кстати, поговаривают, он собирается жениться в третий раз.

– Откуда такие познания? – спросил Эрик.

– Город у нас маленький, все шепчутся, и трудно понять, где правда, а где ложь. В основном, это всё гибрид, эдакая полуправда получается.

– Город полуправды-полулжи, – задумчиво сказал он вслух, и вдруг ему стало холодно, очень холодно. И даже не потому, что он был одет не по погоде в красивое пальто в клетку и не менее красивую, по его мнению, кепку, а на улице было не меньше тридцати градусов со знаком минус. Он помнил этот внутренний холод, он его уже чувствовал, и не однажды. Этот холод нельзя спутать ни с чем другим. Наступал он, когда рядом находилась смерть, вот и сейчас она была где-то совсем близко, и Эрика передернуло от этого мерзкого ощущения.

Таксистка, заметив, видимо, это, произнесла:

– Не по-нашему вы одеты, здесь так нельзя. Меня, кстати, Нина зовут, вот мой телефон, – девушка протянула ему визитку. Будет нужно такси – звоните.

И, не прощаясь, села в машину и уехала, оставив пассажиров у огромных запертых ворот.

– А вы видели, ребята, – сказала Зоя Саввична, не переставая смотреть на сказочную усадьбу, – какие зеленые глаза у этой симпатичной бурятки? Они на ее лице как что-то инородное, чужое, прям как зять в моем доме.

Но мужчины ей не ответили, каждый сейчас думал о своем.

Андрей Андреевич Аюшеев сидел в своем кабинете и смотрел на четвертую открытку, которую получил сегодня. Первую он попросту выкинул, вторую порвал, и теперь она, заклеенная скотчем, лежала тут же. Когда он получил третью, то уже взял ее в перчатках и, поместив в пакет, отнес в полицию, в надежде, что на ней остались какие-нибудь следы отправителя. Но напрасно – полиция провела все положенные экспертизы, хоть, надо сказать, и сопротивлялась, но ничего на ней не нашла. И вот четвертая. Он не понимал, кто сейчас играет с ним и во что. Идти в полицию больше не хотелось, ведь все, включая начальника, к которому Андрей обращался непосредственно, хихикали над ним и толком ничего не делали. Брат, занимающий высокий пост в силовых структурах в Москве, обещал отправить каких-то особенных специалистов. Они должны прибыть сегодня, вот их и надо ждать, хватит веселить уже местное начальство и давать волю слухам.

Еще эта старуха… Вот отец был другим, он бы выгнал вредную тещу на следующий день после похорон ее дочери, а Андрей слишком мягкий – пожалел. Вот и выходит ему боком его жалость. Или ничего? Пронесет, и бабка уж умом пошла и особо не соображает? На то и надежда. Хотя есть еще один способ заставить ее замолчать, но к нему Андрей прибегнет лишь в экстренном случае.

Он чувствовал, как теряет силы и молодость, хотя и зеркало говорило об обратном, а для подпитки и новых сил надо жениться на молодой, что Андрей Андреевич и собирается сделать.

В кабинет постучались, и он, быстро убрав открытки в ящик стола, произнес:

– Войдите.

Увидев на пороге Римму, он выдохнул.

– Хорошо, что это ты, – сказал, улыбнувшись, Андрей. – Не хочу никого видеть. – И, решив сразу подготовить почву на всякий случай, спросил: – А тебе не кажется, что Сталина Павловна у нас впала в маразм или как там эта болезнь называется – в деменцию? Сегодня пришла ко мне и говорит, и говорит всякую бессвязную ерунду. Вот, например, заявила, что ты у нее деньги крадешь.

– Какая глупость! – ужаснулась Римма. – Надо за ней понаблюдать.

– Я ее в этом разубедил, конечно, а ты не напоминай ей, вдруг забудет. Что поделаешь, старость, – нарочито печально вздохнул Андрей.

– Может, в больницу ее какую пристроить? И лечение, и нам не страшно, – тут же предложила Римма.

– Подумаем, жалко ее. Расскажи мне лучше еще раз, где ты нашла открытку?

Римма, такая родная и такая хорошая, самый близкий ему человек в этом доме, возможно, единственный, кому Андрей доверял на сто процентов, прикрыла дверь и негромко повторила свой рассказ: