Она все время говорила «вообще».

Я прошла по длинному коридору, то тут, то там натыкаясь на кошек и собак.

— Сколько же у вас животных?

— Вообще, шесть кошек и три собаки, — ответила девушка. — И еще я иногда беру на передержку. Но вообще только в тех ситуациях, когда больше некому, потому что, сами понимаете, своих хватает.

Пожалела, что надела черное трикотажное платье — все вокруг было в шерсти. Дворняжки сосредоточили на мне свое любопытство. Кошки, конечно, даже не удостоили вниманием.

А я уже и забыла, что в детстве любила животных. Собаку родители заводить не разрешали, а кошки дома были всегда. Когда вышла замуж, заикнулась про котенка, но Костя сказал, что я даже цветы забываю поливать, какие мне животные. Он постоянно пенял на мою бесхозяйственность, хотя я действительно старалась, куда бы мы ни переезжали, создать уют.

— Ну что, я надеюсь, вы порвали все отношения с сыночком? — слышу я голос Юлиной подруги.

— А почему это вас интересует? — глуша гнев, спрашиваю я.

Она почесывает голову: вижу полумесяцы пота под мышками. Господи, все же хорошо, что я воспитала Юлю как дочь офицера — она, даже когда пополнела, выглядела так, что смотреть на нее было приятно.

— Вообще, Юля мне — не чужой человек, — твердо отвечает девушка.

— Вы, я так понимаю, дружите?

— У нас бостонский брак.

— Что?

— Брак у нас, говорю, бостонский.

— Что это за брак такой?

Я подозреваю Юлю в страшном грехе, и в голове только одна мысль: «Срочно к старцу, срочно к старцу…»

— Ну, вообще, понятие есть такое. Да вы погуглите — и все поймете.

— Мне некогда в интернете сидеть.

— А, ну да, я слышала, что вы находите время только на то, чтобы бить поклоны.

Яростью, которая во время этого разговора охватила меня, кажется, можно было отапливать комнату. Но, как это и случалось обычно, я подавила гневные порывы и хотела уже уйти, поняв, что ждать пробуждения дочери здесь будет слишком мучительно, и тут в комнату вошла Юля.

Дочь испытующе смотрела на меня.

— Выйди, пожалуйста, — попросила она бостонскую жену.

Я только и смогла выдавить:

— Дай мне руку.

Срочно нужно было прочитать молитву, срочно.

— Как я могу протянуть руку? У меня нет рук…

— Я тебя не понимаю…

— У меня нет ни рук, ни ног, ни живота. Нет у меня тела. Или есть, но я ему не хозяйка, — печально произнесла она.

Ее речь сбила меня с толку, и хоть я и не собиралась говорить о том, что чувствую на самом деле, что копила в себе все эти годы, слова вдруг стали сами рваться наружу:

— Я… Я раньше просыпалась с окровавленными губами — мне снилось, что сын бьет меня. И будто я позволяю ему это делать, только прикусываю губы до боли.

На Юлиных глазах — слезы, а я продолжаю причитать:

— Нужен выход. Нам всем нужен выход. Поехали к батюшке Науму, поехали, я прошу. Вам с Юрой надо бы обоим исповедаться, но я до него не могу дозвониться… Поехали, Юль.

Я готова была даже опуститься на колени. И она сжалилась надо мной:

— Хорошо. Если тебе это так надо, поехали.

И, несмотря на то что она сделала ударение на «тебе», я уходила от нее почти умиротворенной.

— Как там дела у Геннадия?

Я разуваюсь, нагнувшись, поэтому не вижу Костю, когда до меня доносится этот вопрос. Но ясно же, что пьян.

— Гена умер в двухтысячном, — сухо отвечаю я.

— Ха-ха. Давай заливай. С Беллой-то у него как? Она дождалась его из армии?

— Все, допился, — шепчу я так, чтобы он не услышал. — Надо звонить Исхакову. Алкогольный психоз или что это?

Исхаков — его друг, военный врач. Специализация — психиатрия. Они служили когда-то в одной части, а на пенсии осели тут, в городе, где не счесть церквей (конечно, это я попросила Костю купить квартиру именно здесь).

Пили они с Исхаковым, разумеется, тоже частенько вместе. Однажды прямо при нем у Кости началась белая горячка: он начал срывать с рук невидимую паутину.

— Я не пил.

Подошла к нему вплотную, поймала воздух: действительно, не пил.

— Неля, ты знаешь, сегодня такое настроение хорошее! Хоть в книгах про меня и пишут неправду… — продолжал Костя.