Фотографии передавались без слов следующему; Никто не произнес ни слова, пока последний снова не был поставлен перед Амбрасяном.

Армянин встал.
– Уверен, все разделяют мою точку зрения: это информация. Знаки, высвеченные вспышкой лазера, словно они ждали той вспышки, которая для Хойти стала роковой… Трудно сказать это. Биоинформация, значит, но как же это отличается от того, чего мы все ожидали!» Его взгляд блуждал. Повсюду он видел лица, на которых была написана жестокость момента.

– Значит, он всё-таки прав в своих сомнениях насчёт биологической перфоленты, — сказал Уилер.
– Но мы бы ничего не обнаружили, если бы последовали сомнениям Конькова. Я утверждаю, что на основе нашей ложной гипотезы сделано открытие, открытие…»

– Нет, — возразил Сахаров, — гипотеза привела нас к мысли, что нам нужно снять тормоз, чтобы поддерживать процессы возбуждения. Нет, сомнения Конькова были полностью обоснованы. Процессы возбуждения без постоянной практики противоречили бы законам природы.

Но сообщение, продолжил он, теперь, когда и он сам в этом убедился, было передано неожиданным способом. Неожиданным? Что он не осознавал, сколько вариаций передачи генетической информации существует в природе! Все это знают, никто об этом не думал. Во внешнем образе, в красочном оперении птицы, в полосатом узоре зебры, в кольцевидной шерсти леопарда, в окраске радужной оболочки человеческого глаза — всегда генетическая информация! А теперь ещё и в расположении пигментов, которое стало видимым только благодаря определённым внешним воздействиям.

– Они могли бы написать сообщение на животах дельфинов таким же образом, — вмешался Шварц.

– Тогда мы бы сочли это характерным рисунком кожи, а не сообщением, — возразил Сахаров.

– Следовательно, оно упустило бы свой более глубокий смысл: дойти до нас только тогда, когда мы будем способны научно и технически его постичь, — добавил Коньков.

Хельга молча слушала.
– Не обижайтесь на меня, как на дилетанта, — сказала она, — если я вам скажу, всё это меня очень сбивает с толку. Откуда инопланетяне могли знать, что однажды мы захотим проникнуть в мозг дельфина лазерным лучом, что мы вообще изобретем лазер? Может быть, они предвидели будущее? Нет, они, должно быть, открыли тайны природы, о которых мы до сих пор не имеем представления. Их знания, должно быть, превосходят наши; у меня голова идёт кругом от мысли обо всём, что они должны были освоить, чтобы в своих действиях предвидеть научное и технологическое развитие людей.

Амбрасян согласился. Он схватил фотографию и помахал ей, как флагом.
– Должен признаться, я чувствую то же самое. Логический путь? Да, если включить в логику вещей человеческие ошибки и мужество.

– Неужели нужно думать о послании, — вмешался Бертель, — безвозвратно? Возможно, дело в следующем: лазерный луч изменил структуру белка в некоторых клетках до такой степени, что этот узор теперь…? Конечно, это поразительно, особенно повторение; но разве нет таких же и в других местах? Когда я смотрю на них, символы кажутся крошечными ганглиозными клетками, тонкими, вытянутыми треугольниками, которые теперь кажутся чёрными или, скорее, более коричневатыми.

– Но, Бертель, посмотри, здесь чёткая, жирная точка; я сама её увеличила. Она искусственная, это не ошибка в плёнке или что-то в этом роде, — воскликнула Хельга, указывая на это место.

– Тонкие треугольники, — задумчиво повторил Сахаров.

– тонко подмечено. Действительно, линии у символов неравномерной толщины. Тонкие треугольники...»

После этого замечания Ева Мюллер снова потянулась к стопке, пролистала её, вынула несколько фотографий, осмотрела, сравнила; затем посмотрела на Сахарова.
– Почему это не может быть клинопись? Разве не очевидно было выбрать шрифт, напоминающий естественную форму ганглиозных клеток? Любой может увидеть такую надпись на глиняных табличках в музеях; она очень напоминает мне то, что мы имеем перед собой.

– Это предполагает, что незнакомцы знали письменность. Да,если это была письменность майя, я бы вас понял. Если какая-то письменность и существовала, то она точно не была земной.
– Бертель никогда не был таким настойчивым.

– Почему бы и нет...?» — удивилась Ева.

Бертель покачал головой.

Амбрасян затем отодвинул стул.
– Мы завершим нашу консультацию. Фотографии немедленно отправятся к лингвистам со ссылкой на доктора Мюллера. Майя письменность была бы мне тоже понятнее. Должен признаться, товарищи, что меня всё ещё слишком многое смущает в этой области. Вы не будете исключением. Наберёмся терпения и дождёмся мнения экспертов.

Со вчерашнего дня все знали: как и подозревала Ева Мюллер, это была древнейшая клинопись. Лингвисты привлекли экспертов из других стран, ассирийцев, специалистов по Уру, Шумеру и Халдее. Вчера Амбрасян объявил, что начало приблизительно расшифровано; можно предположить, что там можно прочитать: - Мыслящие существа, планета голубая, приветствие, великое знание. Все были глубоко тронуты этим; все, кто ещё сомневался в существовании послания, были похоронены; это были дружеские, радостные, полные ожидания похороны: мыслящие существа, планета голубая, приветствие, великое знание...