Гаврила на мгновение задумался.

— За премию в тысячу золотых я был бы готов согласиться, если нынешние покупатели не против.

Мы оба посмотрели на Горцев. Их предводитель нахмурился, растягивая последующие мгновения, затем наконец кивнул.

— Продано, — крикнул аукционист, ударяя в колокол. — На этом сегодняшние лоты завершены.

— Что мы делаем? — прошипел мне Кузьма. — Всего одного воина?

— У меня есть план, — понизил я голос. — Но сначала давай уберемся из этого проклятого места.

Две тысячи пятьсот сорок золотых ушли на лешаков и гусляршу. Я велел Богдану и Даниле собрать их позади повозки.

Сам подошёл к Гавриле. Он встретил меня тёплой улыбкой и протянутой рукой. Я пожал её, обменивая тысячу золотых. Как только сделка подтвердилась, Лютый лично передал мне пленного воина.

Гаврила по-свойски положил руку мне на плечо.

— Советов по владениям обычно не даю, но будь с ним строг. Очень склонны к насилию, и они же первыми бунтуют.

— Учту.

Я выдавил улыбку, но мой взгляд зацепился за движение у повозок — воинов вели обратно к Гавриле.

— Горцы решили не покупать вашу, э-э… продукцию?

— Прошу прощения? О, вовсе нет. У них пока нет повозок, чтобы доставить их на север, а уже поздний вечер, поэтому через два дня мои люди перевезут их из перевалочного пункта, который у меня есть неподалеку, немного назад к тому торговому посту на юге.

— Перевалочный пункт? — хмыкнул я. — Аппетиты у тебя, князь Гаврила, смотрю, нескромные. Прямо как у некоторых моих знакомых медведей перед спячкой.

— Скажем так, у меня есть интересы по всем этим землям.

— Охотно верю. Интересы — они такие, любят разрастаться.

Мы обменялись взглядами. Гаврила все время сохранял вежливый и благородный вид. Если бы я не видел всего того, что видел на Торжище, он показался бы идеальным джентльменом.

Именно это заставило меня возненавидеть его еще больше.

— Приятно было иметь с тобой дело, — наконец улыбнулся он.

— Взаимно.

Мы еще раз пожали друг другу руки. Я отстранился, грубо потащив пленника к повозке, чтобы до конца сохранить образ.

Через несколько минут мы снова были в пути. Рабы шли за повозкой в сопровождении близнецов, а Забава, Лара, Кузьма и я ехали впереди.

Мы направлялись на юг, к моим землям.

Стояла глубокая ночь. До рассвета оставалось не меньше восьми часов. На Торжище мы пробыли совсем недолго. Двигаясь быстро, по пути мы высматривали в лесу место для привала, пока не показалась подходящая роща.

Богдан и Данила присматривали за семью пленниками. Шестеро из них вели себя послушно и тихо.

Гуслярша оглядела всех, даже рабов.

— Полагаю, не стоит спрашивать, есть ли у кого-нибудь гусли? Могла бы сыграть колыбельную, чтобы вы все уснули. А потом сбежать…

Я хмыкнул, зажигая факел и втыкая его в землю.

— Рискну предположить, что твой сольный концерт в этом лесу закончится аншлагом у медведей. Причем ты будешь в роли главного блюда.

— Уж лучше рискнуть, чем сидеть со связанными талантливыми руками.

— Могу организовать тебе еще и кляп. Для полноты ощущений. Бесплатно, от чистого сердца.

— … Беру свои слова обратно.

— Какая неожиданность.

Одна из лешачек, кроткая женщина лет двадцати пяти, подала голос:

— Что… Что вы собираетесь с нами делать?

— Ничего. Мне просто нужно было держать вас связанными, пока мы не выбрались оттуда.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что не собираюсь держать вас в рабстве. Я даю вам свободу.

Лешаки в глубоком замешательстве переглянулись, хотя, честно говоря, не удивился.

Они, казалось, потеряли дар речи, так что заговорила гуслярша.

— Это и меня касается?

— Насчет тебя еще крепко подумаю. Больно уж язык у тебя без костей.

— Ладно, но допустим, я буду молчать, тогда что?

— Так уж и быть, можешь считать себя свободной. А сорок золотых… Скажем так, больше на чаевые трачу, когда в хорошем настроении.

Это действительно вызвало нервный смешок у лешаков.

Я кивнул близнецам, которые принялись разрывать путы рабов. Дождавшись тишины, обратился к освобождённым:

— Я делаю это не только потому, что мне не нравится рабство. Хочу, чтобы вы присоединились к моему поселению.