— Это мой вам подарок, — протянул зелье. — Уверен, что в битве сможет спасти жизнь, а вы — уже остальным.

— Такое нужно всем солдатам, а не лично мне, — фыркнул Горбунков, пряча руки за спину в наигранном жесте благородства.

— У меня осталось только одно, — пожал я плечами. — Был бы тут мой алхимик, наверное, можно было и производство какое-то открыть.

Я сделал вид, что собираюсь убрать склянку, но майор перехватил мою руку. Его пальцы сжали запястье неожиданно крепко. В глазах мелькнула жадность, тут же сменившаяся деловым интересом.

Майор морщился и жевал губы, что-то неразборчиво пробормотал. Я разобрал только «зараза», «аристократы, предатели» и «их бы всех…». Но зелье он взял. Любопытство победило.

— Я всё проверю! — заявил мужик, пряча бутылёк во внутренний карман. — И если ты обманул… Я не тот человек, с которым стоит играть.

— Понимаю вас, — сдержал улыбку. — Сам такой.

Горбунков хоть мужик и правильный, но военный. А тут ему предлагают противоядие против частого монстра в этом месте. Если хватит мозгов, амбиций и везения, может всё представить как свою разработку. А так и повышение, да не одно, на голову упадёт. Но это всё потом. Первая и главная функция зелья — личная защита его как офицера. Как он использует мой подарок, пусть сам думает. Но хоть немного я подстраховался.

На этом мы и порешили. Дорого же мне обошёлся Коля Кость. Но ничего, отработает.

Старший лейтенант пытался возмущаться, услышав об отправке слабого солдата в ССР, но майор дал разрешение. Патронов жеманно возражал, прикрывая свою жадность заботой о качестве подготовки кадров в разведке, но Горбунков отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

Пацану даже сержанта присвоили, чтобы вопросов меньше возникло. Была мысль как-то узаконить Лахтину, но девушка, разведка, моя слуга… Такое бы прокатило только у офицеров.

Вернулся в казарму. Коля был уже собран и ждал меня. Его глаза лихорадочно блестели, а на ладони всё ещё виднелся свежий рубец. Какие-то жалкие пожитки в потёртом вещмешке — вот и всё его имущество. Зато сам вымылся, заправился, начистил сапоги до зеркального блеска. Явно хочет произвести впечатление.

— Иди получи документы, — махнул ему рукой. — Ты за всю жизнь со мной не расплатишься.

Рядовой убежал, как ребёнок, которому пообещали новую игрушку. Вот и мой первый верный слуга в армии. Не самый сильный, не самый умный, но преданный. И это уже немало.

А когда он вернулся, то упал на колени и со слезами на глазах благодарил. Даже руку целовать пытался, за что получил по харе.

— Встань, — поморщился я. — Не позорься!

— Вы не представляете, Павел Александрович… — бормотал Коля, утирая слёзы рукавом гимнастёрки. — Я ж родителям отсюда писал, что всё хорошо. А сам думал, наврал в последний раз. Теперь-то, может, и правда всё наладится?

Засранец тронул какую-то струну внутри. Вдруг вспомнились мои родители из прошлой жизни. Как продали меня королевскому двору за десяток мешков золота. Даже глазом не моргнули, когда я оглянулся в последний раз. Шесть детей. На что им седьмой?

— Ладно, не раскисай, — буркнул я, отворачиваясь. — Собирайся. Нам пора.

Я тоже забрал свой военный билет с новой фотокарточкой. Новая должность, направление в ССР. Рассовал оставшиеся пожитки, которых было не так уж много. Взял сумку и в последний раз окинул взглядом казарму. Месяц жизни — сплошная борьба за выживание среди своих же. Не стану скучать по этому месту.

Военная машина довезла нас до вокзала. Пыль клубилась за колёсами, забивалась в глаза, оседала серой пудрой на гимнастёрке. Дорога пролегала через степь — бесконечную, выжженную солнцем. Редкие кустарники цеплялись за жизнь среди камней и сухой травы. Воздух дрожал от жары, создавая миражи на горизонте.

На вокзале нас сопроводили до поезда. Четыре часа, и мы будем рядом с фронтом. Там уже встретят.

Поезд пыхтел, как старый кофейник, дребезжал и трясся на каждом ухабе. В вагоне было душно, словно в бане. Воздух густой от пота и табачного дыма. Я приоткрыл окно, хотелось прохлады. А вместо этого внутрь ворвался раскалённый южный воздух, пропитанный запахом полыни и ещё каких-то трав. Прикрыл створку. Проку никакого, только пыли больше.

Пока мы ехали, я думал о своих планах, а Коля… Он писал родителям письма. Корявый почерк, словно пьяный ворон прогулялся по бумаге, но парнишка старался, даже язык высовывал от усердия.

«Дорогие мама и папа, — читалось в его письме, — я жив и здоров, служу Отечеству. Меня повысили до сержанта за отличную службу. Скоро отправлюсь на новое место. Не волнуйтесь, я в хороших руках…»

Ложь, конечно. Никакой отличной службы и в помине не было. Но зачем расстраивать стариков правдой? Пусть думают, что их сын — герой.

Достал ещё один бутылёк из пространственного кармана и покрутил его в руках. Чуть красноватая жидкость плескалась в нём, отражая тусклый свет вагонной лампы. Улыбнулся. Почти месяц мне потребовался для того, чтобы из своей крови вывести противоядие от степных ползунов.