— Течение сильно противится нам, — говорит Ивейн, скорчив гримасу. Он и Можер покрыты потом, хотя вода кажется неподвижной, её поверхность гладкая, как у мельничного пруда. Тёмная, как кованое железо, отполированное оливковым маслом из далёкой Греции.

Галиен перебирается на нос лодки, встаёт у борта, держа факел над водой. Он видит своё отражение. Видит, как прямо на глазах лицо превращается в лик разлагающегося трупа.

— В воде что-то есть, — говорит Рейнальд, и Галиен отворачивается от отражения. Можер и Ивейн поднимают вёсла, и те замирают, роняя капли, пока все в лодке всматриваются в воду. Все, кроме Мод, которая сидит с закрытыми глазами и что-то шепчет. Молится, должно быть, думает Галиен.

Что-то прорывает поверхность и тут же уходит под воду — Галиен не успевает разглядеть, что это было. Уильям Грей и Годфри обмениваются испуганными взглядами.

— Гребите дальше, — говорит Галиен сидящим на вёслах. Он смотрит на священника, который поднимает серебряный крест на цепочке и прижимает его к шепчущим губам.

— Я вижу её! — кричит Ансель. — Эвелина! — Он указывает через воду к дальнему берегу.

— Я не вижу, — говорит Уильям Грей.

— Там! Она прямо там. Эвелина! — кричит Ансель, и его голос эхом разносится по тёмной пещере.

— Никого там нет, болван, — говорит Ранульф, но Ансель, похоже, не слышит его и ставит ногу на планширь. — Подожди! — кричит он через воду, затем шагает за борт, и Ранульф пытается схватить его, но доспехи Анселя тянут его прямо ко дну, и он исчезает. Вот так просто.

И что-то движется там, в чёрной воде.

Священник закрывает глаза, его губы шевелятся в молитве, но шёпот, который слышит Галиен, исходит не от него. Он доносится отовсюду из окружающей тьмы.

Сквозь этот шелест он слышит свой собственный голос, приказывающий Можеру и Ивейну продолжать грести.

Он видит, как Годфри и Фульшар поднимают лица к своду огромной пещеры, и следует за их взглядом — теперь там плывут облака. Чёрные облака, похожие на тёмные корпуса кораблей, скользящие по серому морю. Он пытается вспомнить лицо Анселя, но не может. Словно прошло пятьдесят лет с тех пор, как он видел его в последний раз.

Они причаливают к деревянной пристани и швартуются, собирают оружие и сходят на берег — каждый спешит сделать этот короткий шаг на сушу, подальше от чёрных вод внизу. Галиен чувствует, как в его крови поднимается болезнь, словно древесный сок по стволу. Мод рядом с ним. Воины его отряда озираются, будто пьяные от мёда или тронутые безумием, находя чудеса в травинке, белом камешке, в самом небе над головой. Ибо они выбрались из тьмы, и перед ними расстилается луг, усыпанный летними цветами.

— Я вижу дым, — Уильям Грей указывает стрелой с белым оперением в сторону далёкого леса. — Вон там, над деревьями.

Галиен не видит дыма, но его глаза уже не те, что прежде, а когда они входят в лес, то приближаются к лагерю. У костра сидит воин, поворачивая на вертеле лоснящегося зайца, с мяса капает жир, шипя в пламени.

— Я знала, что вы придёте, — говорит Эвелина, поднимая на них глаза.

— Что случилось? — спрашивает Годфри, когда она встаёт их поприветствовать.

«Идите». Глубокий голос рычит в голове Галиена.

— Идите, — говорит Эвелина, маня их в глубь леса. — У меня есть кое-что для вас.

Можер указывает своим длинным топорищем на истекающее жиром мясо над огнём.

— Не стоит его бросать, — говорит он.

Эвелина улыбается могучему воину и берёт его за руку.

— Идём, Можер, — говорит она. — Всё идёт своим чередом.

Галиен знает, что должен сказать ей что-то. О ком-то, кого они потеряли. Но не может вспомнить, о ком. И как это случилось. И он смотрит, как Рейнальд протягивает руку, позволяя бабочке сесть на ладонь, — седой воин кажется нежнее, чем Галиен когда-либо его видел. Вдруг звук заставляет его повернуть голову. Звук, похожий на тот, что издаёт кабан, роющийся в земле. Что-то движется между деревьев. Галиен ничего не видит, но что-то определённо там есть. Он поднимает длинный меч и вглядывается в клинок, внезапно усомнившись в нём, хватает острую сталь левой рукой и проводит по ней кулаком, морщась от боли. От крови, хлещущей из кулака.

— Вот мы и пришли, — говорит Эвелина, когда они выходят на поляну, где одиноко стоит деревянный зал, и закатное солнце окрашивает его соломенную крышу в золото.

Галиен чувствует, как чья-то рука берёт его ладонь, и оборачивается — Мод смотрит на него снизу вверх.

— Всё будет хорошо, девочка, — говорит он ей, и они входят в зал, где идёт пир, подобного которому Галиен никогда не видел. Мужчины и женщины теснятся на скамьях, пьют и едят, смеются и поют. На помосте перед столами обнажённый юноша играет на лютне. Женщина танцует под мелодию, гибкая и стройная, как молодое деревце на ветру.

— Я же говорила, что всё будет хорошо, — произносит Эвелина, указывая рукой на столы, уставленные яствами, от чьих богатых ароматов у Галиена уже текут слюнки. Блюда с лоснящейся олениной, кабаньим мясом, зайчатиной и иными яствами, с сёмгой и щукой, сверкающими словно серебро. В центре стола — лебедь, его мясо зажарено, но украшено перьями, белыми, как нетронутый снег. Есть там и цапля, и пара гусят, покрытых медовой глазурью. Но главное украшение — павлин, сияющий от мёда, с расправленным за спиной хвостом, и Галиену чудится, будто все эти бирюзовые глаза следят за ним. Повсюду кувшины с кроваво-красным вином, пивом и сладким мёдом.