Судя по мрачному худому лицу, обрамленному черной бородой, — все жрецы Триглава, которых видел Стюрмир, выглядели как-то одинаково, не то подражая Ядуну, не то просто по складу ума, — попутчик из Марибора был бы весьма угрюмым, так что фриз с раздражением подумал, что Ядун мог выбрать им спутника и повеселее. Впрочем, уже на пиру, что дал в честь посланников Велети и Фризии, Мечеслав, князь дедошан, после первой же чаши меда Марибор подобрел: важно кивал раздававшимся со всех концов здравицам в честь князя Велети и жрецов Щецина; благословлял каждое поданное на стол блюдо и сам не брезговал угощением, наворачивая за обе щеки жареное мясо и хмельной мед.

Глогув, стольный град дедошан, находился на Одре, к западу от нее тянувшихся тянулись лесистые холмы, а за ними, на реке Бубре стояли городки бобрян — не самого многочисленного сленжанского племени. От нападений сильных соседей, вроде сорбов, проживавших к западу, их защищали дедошане, ну, а тем, если пришлась бы такая нужда, пришли бы на помощь все племена, проживавшие между Одрой и Судетскими горами. Все здешние народы, — бобряне и дедошане, голенжане и ополяне, теребовляне и, собственно, сленжане или слензане, — несмотря на случавшиеся временами мелкие раздоры и стычки, жили в общем-то мирно, стараясь совместно давать отпор нападению любого ворога. Благо ворогов тех всегда хватало: на северо-востоке, за Одрой, жили поляне, а на юго-востоке — висляне, сыны змееборца Крака: племена многочисленные, богатые и воинственные. С запада сленжанам грозили сорбы, набегавшие вместе с подвластными им тюрингами, с юго-запада точили мечи чехи и моравы, ну, а с юга нависали черной тенью авары, что в былые времена нередко подчиняли ополян и голенжан. Для защиты от всех этих врагов были в свое время построены укрепленные городища и выращена так называемая Сленжанская Пшесека — обширная полоса оставленного диким леса, пересекавшего сленжанские земли почти посередине — от Одры до Золотых гор.

Раньше неспокойно было и на северной границе сленжанских земель, но, с тех пор как Волин и Щецин перешли под руку князя Велети, стычки стали редкими: Драговита больше волновало то, кто станет хозяином на Янтарном море, чем дела южных соседей. По Одре шла бойкая торговля, сленжанские торговцы были не редкими гостями в Волине и посланцев князя Велети принимали со всем подобающим почтением.

Вот только воевать за Люба никто не рвался — даже против, казалось бы, давних врагов.

— Я так, может, и не прочь помахать мечом, — в приступе хмельной честности говорил Мечеслав Стюрмиру, — а вот за остальных князей ручаться не буду. Сам видишь, люди мы к военным походам непривычные: сидим между горами и реками, только и делаем, что крепим оборону. Если на нас первыми нападут — тогда конечно, встанем, от Глогува до Ополе, а так-то мы только вздохнем спокойней, если сорбы да моравы от нас отстанут.

— Если и отстанут, так ненадолго, — заметил Стюрмир, — рано или поздно Ростислав явится и к вам, после того как с Велетью расправится.

— Может явится, а может и нет, — пожал плечами Мечеслав, — может ему и вовсе не по зубам Велеть окажется. Я-то что, я все понимаю, а вот за остальных прошу прощения

Также и после Глогува, везде где не появлялись фризы и велеты, ответы были столь же уклончивы — и в требовянском Яворе и в землях бобрян посланцев князя Велети встречал самый теплый прием: пиры, почести, а предводителям похода — еще и смазливые девки на ночь. Ссориться с князем Велети никто не хотел, но и воевать за него тоже — да еще и прежде, чем сам Люб вступит в бой. Не помогали ни богатые подарки, ни княжеское серебро, которое Стюрмир щедро рассыпал перед князьями — все они колебались, не решались, опасались той силищи, что собиралась к юго-западу от Сленжанской земли.

Об этом откровенно сказал Стюрмиру и сленжанский князь Вортицлав, когда посольство прибыло в его городок на острове Тумском посреди Одры. Когда утром фриз с трещавшей от похмелья головой, вышел во двор, чтобы поразмяться с мечом, он столкнулся с Вортицлавом, — высоким светлобородым мужчиной со стриженной под горшок головой, в багровом плаще и с фигуркой бронзового медведя на груди. Сразу же после приветствия он снова затянул разговор, что сленжане не готовы воевать с моравами и аварами.

— Я так может и не прочь, — сказал он, — я и сам вижу, что Ростислав не успокоится, пока не захватит все вокруг. Но, если даже Фризия и Велеть не надеются выстоять без нас — на что надеяться нам, если князь Люб не торопится к нам на помощь.

— Люб придет обязательно, — сказал Стюрмир, — и с немалой подмогой. Но, чтобы ее собрать нужно время — а вам собираться долго не нужно, вы и так все вместе.

— Так то оно так, — кивнул Вортицлав, — все да не все. Сленжане то еще готовы биться, а вот ополяне и прочие, кто живет к югу от Пшесеки могут вовсе без боя сдать города Ростиславу. Они-то уже жили под обрами — тяжко, кто спорит, да только сила ведь солому ломит, а у обров с моравами да сорбами сил всяко побольше, чем у одних только обров.

— И гнева богов не боитесь? — вмешался в разговор подошедший незаметно Марибор, — обры просто оброк брали, а Ростислав захочет, чтобы вы все покорились Распятому.

— До Свентовита высоко, до Триглава низко, а до обров с моравами близко, — с сожалением пожал плечами Вортицлав, — знать бы еще точно, что боги с нами.

— Разве трудно спросить? — пожал плечами Марибор.

— Погадать чтоли? Так ведь гадали уже и не раз.

Это было правдой: в каждом городке, где останавливались гости, везде имелись капища, где и гадал Марибор с разными местными волхвами. Превыше всех богов тут, как и во всех землях вендов, почитали Двух — темного Триглава и четырехликого Свентовита, небесного всадника. Этих богов, которых иногда еще именовали Чернобогом и Белобогом, спрашивали о предстоящей войне, но ответы, что давали небожители, казались смутными, противоречивыми, не дающими ясного ответа.