— Сой хессере тиссе, - тихонько выговорила Йерсена. — “Моя воля такова, и она есть закон”. Нам говорили повторять это, чтоб проще было подчинить энергию, когда колдуешь. Вы говорите так, когда решаете нашу судьбу и требуете ей повиноваться?

Она перекатилась с пятки на носок и криво усмехнулась. Глянула на Йергерта и прочь пошла.

Ей было больше нечего здесь делать.

С утра лишней минутки не было: все суетились, и Йерсена вынуждена была суетиться с ними.

Так бывало всякий раз, как назначали Таинство Греха. Приютские освобождались от занятий, чтобы посмотреть, бездельники как можно раньше занимали склон возле ристалища, чтоб выбрать лучшие места, все предвкушали зрелище.

Когда отслуживали завтрак, дети еле успевали ухватить куски — так торопились вниз. Конечно же, хороших мест приютским не положено, но от того они толкались лишь сильней. Не каждый день мальчишка, с каким делишь дормитер и хлеб уж много лет, становится вдруг братом Ордена.

Содрехт урвал момент и убежал едва не первым, во дворе его уже ждала Орьяна. Йер они не дожидались, но она и не расстроилась. Уж слишком хлесткое было напоминание о разнице меж ними.

А еще ей не хотелось торчать с ними, не сегодня.

Глянуть, что на шее, она так и не успела, да и не решилась, и от этого стеснялась, мялась. Отыскала отрез ткани, чтоб укутаться, точно шарфом, и радовалось, что день оказался ветренный и стылый. Солнце вроде бы светило, но далекое, холодное, прозрачное, едва ли пробивающее дымку облаков. Лишь осенью такие дни бывали — верный знак ранней зимы. Ветер грозился оборвать последние бурые листья, одиноко задержавшиеся на унылых голых ветках, дни должны были стать вовсе серыми, а небо — замоститься мрамором тяжелых низких туч.

Йер не хотелось лезть в толпу со всеми. Вместо этого оно взошла на стену над ристалищем и встала между двух мерлонов, вдаль уставилась тоскливо.

Предместья почти потеряли краски, а на западе, как водится, сгущались тучи. Там сейчас, должно быть, продолжались настоящие бои — не та нелепая забава для зевак, что начиналась здесь. Там братья лили кровь и резали еретиков по-настоящему, а тут…

Йер опустила взгляд. Толпа пульсировала, гомонила, в ней смешались черные и серые плащи, накидки полубратьев и полусестер. Точно под Йер, внизу, у самого подножия стены теснились пестрые макушки детворы. Возле ристалища стояли стулья малого капитула — торчали только плечи с амтскеттами и макушки.

Все ждали.

Вдруг толпа зашлась внезапным свистом, улюлюканьем — явился Йергерт. Все еще одетый в белое, он выделялся среди серости двора, точно бельмо. Ветер рвал волосы, и те не замирали ни на миг, метались вокруг головы сплошной копной.

Йер даже со стены заметила, как глубоко он дышит, но походка была твердая, плечи — расправлены. На миг она увидела в нем не мальчишку — юношу, готового носить доспехи и достойного плаща. Он скоро займет место, на какое и она стремилась.

В раздражении они сжевала с губы пленочку. Вспомнила про айну, вздохнула.

Йергерт подошел к жаровне в центре поля. Опустился, замер — замерли и зрители. Все ждали. Тишину смел нарушать лишь ветер.

Сквозь его свист прорывался лязг — вели еретика. Он был закован наглухо и, тощий до костей, избитый и нагой, казалось, еле волочил вес кандалов. Давно немытый, синяки и раны он скрывал под грязью, взрытой свежими рубцами, где-то воспаленными, сочащимися липким желтым гноем. Волосы засалились и прятали лицо.

Должно быть, еретик прождал немало, чтобы выйти на ристалище сегодня.

Цепи закрепили на крюках столба. Мужчина даже не пытался рваться и противиться, лишь сжался, будто мог так спрятаться от холода или от взглядов.

Йергерт встал, взглянул на узника. Йер знала этот взгляд — порою он смотрел так на нее, и вдруг она подумала, что он бы с большой радостью проделал с ней все то, что сделает теперь. Пусть он и волновался, жалости или сомнений не было — ей ли не знать, как ненавидел он еретиков.

Зрители замерли, и напряжение их будто можно было тронуть. Юноша не разочаровал.

Он подошел к еретику, схватил его за бороду и повертел лицо. Тот вздрогнул, будто увернуться пробовал — не из-за страха, а от отвращения.

— Ты грязен и уродлив, как и весь ваш род. Зарос и отвратительно воняешь — и таким ты предстаешь на суд великих Духов. Отвратительно.

Йергерт вытер руку об себя, брезгуя прикасаться дольше. Подошел к жаровне, сунул в нее ветку из заранее сложенной кучи, подождал, пока займется. Хищный рыжий огонек дрожал и рвался. Юноша невыносимо долгое мгновение не отводил глаза — и резко ткнул еретику в лицо. Сальная борода так просто загораться не хотела, а затем вдруг вспыхнула вся разом. Над ристалищем понесся громкий крик, мужчина замахал руками, силился сбить пламя — толку не было, лишь ветер бросил ему волосы в лицо, и занялись и те.