— Канна, кофе остынет. Уверен, что с Сайто-куном всё в порядке будет, — не унимался Китамура, которого аж корёжило от того, что Канна дотрагивалась до моих ног. Завидует, что ли? Честно говоря, очень хотелось нагрубить ему, но я сдержался. Пока он не сделал мне ничего такого, чтобы хамить ему, а то, что он ухаживает за Канной, это вообще не моё дело. Вот если бы он первый перешёл черту, нахамив мне, тогда другое дело…

— Ничего страшного, я холодный кофе даже больше люблю, — улыбнулась она ему, но массаж делать всё же перестала, и встала, принимая у него чашку. Я тоже поднялся, и сделал несколько резких махов руками и ногами, окончательно приходя в норму.

— Ого! Да ты крут! — восхитилась девушка, — Я и так знала, что ты неплохо дерёшься, но не ожидала, что у тебя такая растяжка. Ты чем-то занимаешься? Какими-то боевыми искусствами?

— Больше на балет похоже, чем на боевые искусства. Там-то как раз не принято высоко задирать ноги, — слегка усмехнулся, глядя на меня, Касуми, — Видимо, Сайто-кун у нас танцами увлекается. Не так ли?

— Так и есть, — не стал разубеждать я его, — У меня, кстати, в эти выходные выступление будет на соревнованиях. Можете прийти посмотреть.

— Я не уверен, что…

— Я обязательно приду! — перебила Китамуру Канна, — Буду болеть за тебя! Ты, Касуми, если не хочешь, то не ходи. Вы же не друзья с Сайто.

— Нет-нет, я обязательно составлю тебе компанию, — тут же переобулся он в прыжке, — Уверен, что наша дружба с Сайто-куном ещё впереди. Куда приходить и во сколько?

— Я позже напишу эту информацию Канне, — уклончиво ответил я, так как сам ещё не знал адреса и времени начала турнира.

— Вот вы где! А я вас ищу, — торопливым шагом подошёл к нам режиссёр, — Настало время для нашей главной на сегодня сцены. И я хочу, чтобы вы выложились на полную при её съёмке! Дайте мне эмоции! Мы не уйдём сегодня до тех пор отсюда, пока я не буду полностью удовлетворён вашей игрой. А полностью удовлетворён я буду только в том случае, если вы сумеете довести меня до слёз!

— Мы готовы, Танака-сан! — чуть поклонилась Канна, — Только что за сцена-то?

— Как? Вы так и не поняли, Хашимото-сан? — удивлённо, и вместе с тем с каким-то предвкушением в голосе спросил у неё режиссёр, — Ну, какая ещё сцена может вызвать у нас такие эмоции, как не ваша смерть?

— Нет-нет-нет! Умоляю вас! Вы не можете со мной так поступить! — надрывалась, рыдая, Канна, — Прошу, не убивайте меня! Я никому ничего не скажу!

— Конечно не скажешь, — зловеще ухмыльнулся Рюсэй, стоявший в окружении остальных одноклассников, молча смотревших на лежавшую на земле связанную Канну, — Потому что сегодня ты умрёшь, чем поможешь нам вызвать нашего господина. Уверен, что в этот раз он отзовётся на наш зов, ведь мы принесём ему сразу две жертвы.

— Ублюдки! — рыкнул я, изо всех сил напрягаясь, пытаясь ослабить верёвки, — Отпустите её! Вам нужен был лишь я. Она… Она же ни в чём не виновата. Убейте меня, но не трогайте её! — пафосно проорал я, мысленно поморщившись. На мой взгляд, слишком уж тут всё было эмоционально, но такова была особенность местного кино. Да и не только японского, а азиатского в целом. В драматичные моменты от актёров требовалось максимально показывать эмоции, из-за чего лично у меня появлялось ощущение, что актёры переигрывают, но тут такое было в порядке вещей. Вот теперь мне и приходилось надрываться, изображая гнев и страх за девушку, буквально выплёскивая их из себя.

— Помолчи, — пнул меня ногой Рюсэй, — До тебя очередь дойдёт позже.

Вот поганец… Он должен был лишь изобразить пинок, но его ботинок весьма чувствительно ударил меня в бок. Ничего, я ему это ещё припомню.

— Стоп! — рявкнул тут режиссёр, — Канна, больше отчаяния и ужаса в голосе. Пока не верю. Рюсэй, я хочу видеть мерзавца! Больше жёсткости и наглости в голосе. Сайто, гнев вижу, но страха за любимую не чувствую в голосе. Ещё раз. Начали!

— Нет-нет-нет! — взвыла опять Канна, и я еле подавил тяжёлый сдох. Чувствую, эту сцену мы будем снимать очень долго…

— Танака-сан, — где-то после четвёртого или пятого дубля обратился вдруг к режиссёру Китамура, — Обратите внимание, что Рюсэй не обозначает удары, а и правда бьёт Сайто. Синяки ведь будут, и тогда, если их увидят его родители, у вас проблемы будут.

— Что? — раздражённо взревел Танака-сан, — Сайто, это правда?

Я промолчал, так как ни жаловаться не хотел, ни оправдывать урода Рюсэя. А ещё не понял, с чего вдруг Китамура решил вмешаться, и настучать на Рюсэя. Не верил я в его альтруизм. Если только хочет лучше выглядеть в глазах Канны?

— А ну-ка, — не дождавшись от меня ответа, режиссёр наклонился ко мне, и задрал кофту, — Вот дерьмо! — выругался он, явно увидев там что-то не очень хорошее. Ну да, Рюсэй под конец уже и не сдерживался в ударах. Странно, что Танака-сан сам этого не заметил.

— Ты что творишь? — накинулся режиссёр на стоявшего с невозмутимым видом Рюсэя, — Тебе же ясно было сказано — изобразить удары! Понимаешь меня? Изобразить! А если ты ему ребро сломал?! Под суд захотел, идиот?

— Танака-сан, вы же сами требуете от нас достоверности, а как можно её добиться, лишь обозначая удар? Если Сайто не будет чувствовать боли, он не сможет изобразить её и ненависть, — ничуть не испугался угроз Рюсэй, — И он и сам это понимает. Видите же сами, что он не жалуется даже. Это Китамура зачем-то лезет не в своё дело, а Сайто-кун стоически терпит и вживается в роль. Идеала можно добиться только через боль и страдания, — пафосно заявил он, со скрытой усмешкой поглядывая на меня.