– Я и не волнуюсь, – пробурчала я. – Со мной все в порядке.

– Да, вижу, как в порядке, – кивнул на мои дрожащие руки. Я тотчас пальцы в кулаки сжала и на груди скрестила. – Иди, утро вечера мудренее.

Я хотела возразить… Из вредности или еще от какой дурнины в моей голове играющей, но смолчала. Поняла, что и правда вымоталась. Усталость накатывала с каждой минуткой все шибче. Пригибая, прижимая к земле.

Адреналин ушел, и я чувствовала себя опустошенной. Коротко кивнув, чтобы не выдать дрожи в голосе, я все ж ушла в свою комнату.

Уже прикрывая за собой дверь, услышала голос Вилена с кухни:

– Все, парни, вечер закончен. Расходимся.

Ему в ответ отозвались возмущенно:

– Ду ну ты чего!

– Хорошо же сидим!

– Ты че начинаешь?

– Я сказал: хватит, – его голос вдруг переменился. Снова послышался тот ледяной холод… До сего дня такого тона мне слыхивать от него не приходилось. Я даже поежилась.

Больше с ним спорить никто не стал. Похоже, если я этот тон раньше и не замечала, то другим он знаком был хорошо. Раздались шаги, звяканье бутылок, недовольное ворчание, а после – все стихло. Таверна погрузилась в тишину.

Закрыв дверь до конца, я прислонилась к ней спиной. Прикрыв глаза, заставила себя сосчитать до трех и выдохнула.

Да уж, вот так ночка.

Бросила взгляд в зеркало и охнула. Разводы алые по всему лицу размалевались. Замаралась я знатно, даже опешила, когда увидала.

Сглотнув, взялась за тряпицу, в тазу с водой смочив, принялась тереть. Кровь сходила плохо, но я продолжала, пока кожа не покраснела.

А у самой в голове эхом его обещание толдычилось – не конец… Это еще не конец.

Вернется ли он? Как пить дать. Такому ослу теперь это как вожделенной морковкой перед лицом помахали и спрятали… Да и обиды не простит. Это ж баба его отделала, а потом еще и Вилен приложил.

Как бы беды с этого какой не вышло. Как взбрендит в голову таверну поджечь или еще чего. Надобно с Виленом это обсудить, а то как-то неспокойно.

Я отложила тряпицу и уперлась обеими руками в кромку таза. Замерла, в водную гладь вглядываясь. В полумраке комнаты из отражения глядела на меня молодая взлохмаченная девица с раскрасневшейся кожей и лихорадочно блестящими глазами.

Я глядела.

Разве ж позволю я кому себя запугать?

Усмехнулась зло. Не уж. Не позволю!

Отражению своему в глаза глядя, гордое лицо состроила, нос задрала. Вот! Так уже лучше.

Напоследок усмехнулась хищно, себя подбадривая. Разве ж то беда случилась? И разве ж одна я в ней осталась?

Выдохнула, лицо ополоснула да отправилась спать. Правильно Вилен сказал, что утро вечера мудренее… Как только печникам объяснить, откудова в кухне такой бардак, да начало работ перенести..?

С тем и уснула.

Сон, правда, вышел паршивый, все снилось как-то скомкано, что я то от Якуба бегу, то от Вилена. И то темно, то шибко ярко. Неприятно в общем. Потому и из комнаты по утру вышла злющая, как мегера.

Уже готовилась за Виленом на мансарду его заявиться и отправить порядок в кухне наводить, но оттуда, с кухни то есть, уже голоса Дульси и мальчишек слышались. Они что, вместо него там чистят? Им не за это платят… Только вот, едва в кухню зашла, поняла – опоздала.

– Ну и зачем вы тут порядок наводили, надо было эту честь хозяину оставить, – с осуждением заявила я, руки на груди складывая.

Гасти на меня воззрился непонятливо, как и Малик с Боди, зато Дульсинея хохотнула:

– Так мы и не наводили. Ты представь? Первый раз такое вижу! Чтобы после Виленовых посиделок заходишь – и чисто! Я ж слышала, что они вчера на кухню отправились, сразу тогда берушики в уши сунула. Думали, ты это. Но похоже ошиблись.

– Как не наводили? – я, право слово, растерялась.

– Так вот так! – хохотнула она снова, наблюдая мое растерянное выражение. – Всех Нинка в рукавицы ежовые пособирала!

Неужели Вилен сам..?

Я аж наверх покосилась, где он, должно быть, спал до сих пор.

– Даже хозяин Нину бояться стал, – пробурчал Малик.

– И ничего не бояться, – ткнул его локтем в бок Гасти, – хозяин Вилен не боится никого, просто знает, кого слушать стоит. Сам видел, как пироги ее расходятся…

– А вы, что ж, меня боитесь? – я аж брови выгнула, ребят оглядывая. Боди улыбку вон спрятал, этот точно не боялся, я ему вечно что-то вкусненькое совала. Он чаще прочих на кухне крутился, да и самый мелкий был, тщедушный, что без жалости не взглянешь.