Я остался один посреди его кабинета. С ответом в руках, который никому не был нужен.

Идти домой? Отдохнуть? Какое там! Внутри все кипело от возмущения и упрямства, свойственного, наверное, всем хирургам мира. Я видел ответ, я знал, что делать, а мне предлагали пойти поспать, пока мой пациент угасает. Нет. Так дела не делаются.

Я догнал его уже в коридоре.

— Мастер-целитель Сердюков, — я встал прямо перед ним, преграждая ему путь.

Он остановился и посмотрел на меня с нескрываемым раздражением.

— Разумовский, я, кажется, все сказал.

— А я еще нет, — ответил я спокойно, но с такой твердостью в голосе, что он невольно отступил на шаг. — Давайте отбросим эмоции и посмотрим на факты. Факт номер один: хронология. Первые симптомы у вашего пациента появились в начале лета. Его дочь подтвердила, что именно в это время у него в аквариуме начали болеть и умирать рыбки. Совпадение? Возможно. Но в нашей работе не бывает таких совпадений.

— Факт номер два: клиническая картина, — я загнул второй палец. — Да, диссеминированная форма Mycobacterium marinum — это редкость. Но она существует. И она идеально объясняет все, что происходит с Шевченко: и кожную сыпь, и мышечную слабость, и даже острую дыхательную недостаточность, которая была сегодня.

— Это все теории, адепт! — он попытался меня обойти.

— А это — факт номер три, — я снова преградил ему дорогу. — Я не прошу вас назначать рискованное, непроверенное лечение. Я не прошу вас верить мне на слово. Я прошу разрешить мне провести простой, быстрый и абсолютно безопасный для пациента диагностический тест. Биопсия кожи и окраска по Цилю-Нильсену. Это займет два часа. Два часа, Мастер-целитель! И мы либо получим подтверждение, либо я навсегда забуду об этой своей «фантазии». Но если я прав, эти два часа спасут ему жизнь. А если мы будем ждать до завтрашнего консилиума, спасать может быть уже некого.

Я замолчал, глядя ему прямо в глаза.

Я дал ему все факты. Теперь решение было за ним.

Он долго молчал, тяжело дыша. Он смотрел на меня, потом в сторону, потом снова на меня. Я видел, как в его голове идет борьба. Борьба между усталостью, скепсисом и профессиональным долгом.

— Черт с вами, Разумовский, — наконец выдохнул он. — Делайте что хотите. Берите свою биопсию. Но если с пациентом что-то случится… Если ему станет хоть на йоту хуже… Я лично прослежу, чтобы вы до конца своей жизни мыли полы в этой больнице. И не навредите пациенту.

Он резко развернулся и, не оглядываясь, быстрым шагом пошел к выходу.

Я победил. Это была маленькая, но очень важная победа. Я получил разрешение.

Теперь нужно было действовать быстро. В голове уже выстраивался четкий план: найти медсестру, взять стерильный набор для биопсии, спуститься в реанимацию, взять образец, отнести его в лабораторию…

Я шел по коридору, полностью погруженный в эти мысли. И в этот момент мой телефон зазвонил так резко и пронзительно, что я едва не выронил его из рук.

Звонок вырвал меня из моей привычной, понятной медицинской реальности и швырнул в другую — мутную, опасную, полную интриг.

На экране светилось имя: «Мышкин К. Ф.». Черт! Обещал же ему!

Я ответил.

— Разумовский, слушаю.

— Время вышло, адепт, — голос Мышкина был холодным и абсолютно безэмоциональным. — Я жду вашего решения.

Внутри все сжалось от напряжения. План. Мне нужен был план, как переиграть его топорную схему, но я был настолько поглощен делом Шевченко, что совершенно о нем не думал.

А теперь выбора не было. Отказаться — значило оставить Волкова и Сычева безнаказанными. Согласиться на его условия — значило подставиться под удар.

— Я в деле, — сказал я, и эти слова показались мне чужими. Я согласился, не имея ни малейшего понятия, что буду делать дальше.

— Отлично, — в голосе Мышкина не прозвучало ни удовлетворения, ни удивления. — Приступайте уже завтра. Вечером позвоню и узнаю, как продвигаются у вас дела.

Короткие гудки.

Я убрал телефон в карман. Одна проблема решена, но тут же появилась другая, не менее серьезная. Но сейчас нужно было сосредоточиться на главном. На Шевченко.

Я нашел Светочку на посту реанимации. Объяснил ей ситуацию, попросил помочь. Вместе мы подготовили все необходимое и вошли в палату.

Сергей Петрович лежал на кровати, опутанный проводами, бледный как смерть. Дыхание его было ровным, но поверхностным. Аппарат дышал за него.

Я подошел ближе, чтобы выбрать место для биопсии — небольшой участок сыпи на предплечье. И тут его веки дрогнули. Он открыл глаза и посмотрел на меня. Взгляд был мутным, не сфокусированным, но он был в сознании.