Щеки волшебницы запылали, а я чуть прищурил глаза в насмешке.

— Я… Слишком много всего произошло в последнее время, и я, пожалуй, запуталась… — Маделиф чуть поджала губы, досадуя на себя. — Но, наверное, самая печальная ошибка была та, что я не сказала вам о нас сразу. Я тогда бы была рядом с вами куда более защищенной, можно было избежать плена мастером-некромантом и мое сердце было бы по-прежнему у меня…

Я посерьезнел, прижал ее снова к себе, уткнувшись лицом в ее светловолосую макушку, вдохнул приятный и ненавязчивый запах парфюма.

— Все совершают ошибки. Но хуже даже серьезных ошибок заниматься самоедством и думать, что всё могло бы быть по-другому. Не надо.

— Вы никогда ни о чем не жалели? — Маделиф снова приподнялась, посмотрела на меня с недоверием.

— Наверное только об одном, — отозвался я, чуть подумав. — Двенадцать лет назад мне не стоило дать найти себя в городе Тун. Тогда бы вы не заключили соглашение с моим отцом, а я не потерял три года жизни и свою память.

— Вы так ничего и не вспомнили за тот период?

— Только несколько обрывочных событий, незадолго до того как элексир, который давала мне мать, перестал действовать.

Глаза Маделиф вдруг распахнулись в изумлении, словно ее осенило, и я почувствовал, как она снова задрожала.

— Да что ж такое, — тихо возмутился я. — Был уверен, что после сегодняшней ночи вас уже перестанет трясти от меня. Из-за чего на этот раз?

— Ваша мать ведь наверняка знала, что в вас течет не только кровь огненного дракона. Как знал это и Теодерих, — отозвалась волшебница, пораженная своим открытием. — И давала вам элексир, который подавлял в вас именно сущность ледяного дракона.

Я поморщился.

— Вы опять хотите начать спор о моей сущности? Ведь не так давно я вам уже говорил, что это абсурд, считать, что у меня их несколько. Дело исключительно в физиологии и том, как на мой организм повлиял элексир матери, или тот чертов аэрозоль, рецепт которого где-то раздобыл Чистослав Черный. Пора, кстати, с ним потолковать.

Обернув всё еще дрожащую Маделиф одеялом, я поднялся.

— Вы сейчас к нему пойдете? — спросила она, встревожившись.

— После завтрака и подписания ваших чертовых бумаг. И, я ведь правильно помню, что на первом брачном договоре ставили подписи как свидетели вы и Карлфрид? Хм, думаю Маргарете вполне сгодиться как свидетельница, а вторым свидетелем, пожалуй, пусть станет Прегиль.

Маделиф издала стон, словно мои слова ее убили.

— Но…

— Никакого тайного брака, — жестко произнес я. — Если вы всё еще переживаете за свою репутацию, то делать это поздно.

Я поглядел на пораженную моими словами волшебницу.

— Вы считаете…

— Всего лишь хочу напомнить, как не так давно вы сидели со связанными руками на одном из Объединенных Советов, когда вас обвинили в превышении своих обязанностей. Когда вы соврали насчет меня и моей крови. Хотя по сути к вам вполне могли присоединиться и господин Дагоберт, и господин Орель, поскольку были с вами в сговоре. Однако вы успешно выправили ситуацию. После этого у вас сложилась репутация волшебницы, которая добивается того что хочет. Точно так же как и я всегда. Так что не пренебрегайте подобной характеристикой.

На последних словах я уже улыбался и, подмигнув Маделиф, которой похоже мои слова внесли еще больше сумбура в душевные переживания, ушел в ванную.

Приняв душ, я изменил охранное заклинание Маделиф против магии кобольдов, создав в нем лазейку для Ноткера, позвал его и приказал принести мне свежую одежду и светлый костюм.

— Спасибо, Ноткер, и завтрак на двоих. Или лучше уже обед?

Глаза Ноткера округлились, словно до него только сейчас дошло, в чьей ванной мы находились. Он, стремительно приобретая пунцовый цвет, осторожно выглянул из ванной.

— Великая Луна, — кобольд посмотрел на меня так, словно было бы лучше если бы он провалился под землю. — Ваше Величество…

— Завтрак, Ноткер, — напомнил я.

Появление кобольда также смутило Маделиф и она спешно ушла в ванную.

— Я вам еще нужен, Ваше Величество? — пискнул кобольд, явно намереваясь исчезнуть.

— Да, принеси сюда печатную машинку, нужно один документ составить.

Ноткер, ненадолго исчезнув, принес машинку, поставил на край стола и поняв, что отпускать я его не намерен, скрылся от меня и появившейся Маделиф за газетой.

Мы молча завтракали. Волшебница поглядывала на меня.

— Вы находите всё это забавным? — спросила она наконец.

— Конечно. Исключительно проявление моей самой скверной сущности из имеющихся трех, — с насмешкой произнес я. — Хм, или, думаете, их больше из-за экспериментов моего отца? Вы ведь об этом тоже писали в своем дневнике, хотя позже и отринули это предположение.

— Не шутите так. Мне от этого действительно становится жутко.

— Для начала про сущности это вы придумали. Но больше не буду об этом говорить ради вашего спокойствия.