Он достал из кармана визитку из плотного картона с золотым тиснением и положил на стол.

— На всякий случай. Мой личный номер.

Я, в свою очередь, достал из кармана халата одну из своих, простых больничных визиток с гербом Муромской больницы и протянул ему. Обмен любезностями закончен. Началась холодная война.

Воронцов, не прощаясь, направился к двери, но я окликнул его:

— Алексей Петрович!

Он обернулся, его рука уже лежала на дверной ручке.

— И все-таки спасибо, что предупредили.

Он на мгновение замер, потом на его лице промелькнуло что-то похожее на удивление.

— Вы спасли мою племянницу, — глухо ответил он. — По-другому я поступить не мог.

Когда дверь за ним закрылась, Шипа бесшумно спрыгнула с высокой полки, где все это время пряталась.

— А знаешь, этот Воронцов вроде не так уж и плох! — с удивлением промурлыкала она. — И ты неплохо так поставил его на место.

— Не доверяю я ему, — я покачал головой, глядя на его визитку. — Слишком уж он скользкий. И это его предупреждение… больше похоже на попытку запугать и заставить меня сидеть тихо.

— Может, и так, — согласилась кошка, запрыгивая мне на плечо. — Но он хотя бы предупредил. Мог бы просто молча пакостить. У него есть какие-то свои, кривые, но все-таки правила чести.

Вечером, после всей сделанной работы в больницы, мы с Артемом сидели в просторной гостиной нашего пентхауса и молча пили чай.

За панорамным окном расстилался ночной Владимир, сияющий миллионами огней. Странно. Всего три дня назад это место казалось дворцом из другой, недостижимой жизни.

А теперь… теперь это была просто временная, очень комфортная квартира. Роскошь перестала впечатлять, стала обыденностью.

— Слушай, — нарушил тишину Артем, отставляя свою чашку. — Вроде бы пора и честь знать. Пора домой. Барон поправляется семимильными шагами, кризис миновал, динамика идеальная. Наша работа здесь, по сути, закончена.

— Согласен. Если завтрашние утренние показатели будут в норме, можем выезжать после обеда, — я откинулся на спинку дивана. Решение было основано не на желании, а на профессиональной оценке. Я не оставлю пациента, пока не буду на сто процентов уверен в его стабильности.

— Отлично! — он с удовольствием потянулся так, что хрустнули суставы. — Хоть и хорошо тут, как в раю, но дома все-таки лучше. Да и работы в Муроме накопилось, наверняка.

— Это точно. Три дня нас не было — небось уже целая очередь из плановых грыж и холециститов выстроилась, — усмехнулся я. — Шаповалов, наверное, уже места себе не находит.

— Ага, а твои Величко с Фроловым небось опять что-нибудь напутали, — подхватил Артем.

— Ты и их знаешь уже в работе? — усмехнулся.

— Да, конечно. Они же регулярно с Шаповаловым практику проходят. Интересно, как они там без тебя справляются? Ты же для них как ходячий справочник.

— Справятся, — я пожал плечами. — Пора им учиться самостоятельности.

Мы помолчали, каждый думая о своем. Артем — как будто о доме, я — о том ворохе дел, который ждал меня в Муроме. И не только медицинских. Разговор с Кристиной и Мышкиным не выходил из головы.

Уже позднее, когда мы с Артемом уже готовились ко сну, каждый в своей спальне роскошного пентхауса, мой телефон завибрировал. Звонила Кристина.

— Илья? У меня все в порядке! — ее голос все еще дрожал, но теперь в нем звучали нотки облегчения и триумфа. — Дядю с Сычевым арестовали прямо у моего подъезда! Они сейчас в следственном изоляторе Гильдии!

Хорошо. Мышкин сработал быстро и чисто. Угроза для Кристины нейтрализована. Цепочка замкнулась.

— Рад это слышать. Ты как, держишься?

— Да, все нормально. Мышкин был очень… корректен. Сказал, что будет громкое дело. Что это целая сеть по сбыту просроченных лекарств! Подробности расскажу тебе при встрече.

— Хорошо. Береги себя.

Едва я положил трубку, как на экране вспыхнуло новое уведомление. Сообщение от Вероники:

«Скучаю. Когда вернешься?»

Среди всех этих интриг, арестов и заговоров — простое, теплое сообщение. Это… якорь. То, что держит меня в реальности и напоминает, ради чего стоит возвращаться.

«Завтра. Тоже скучаю,» — быстро напечатал я.

Ответ пришел почти мгновенно. Одно-единственное красное сердце. Я невольно улыбнулся.

Анна Витальевна Кобрук услышала резкий, требовательный звонок в дверь и нехотя пошла открывать, на ходу поправляя свой домашний шелковый халат.

На пороге стоял Корнелий Фомич Мышкин. В одной руке он держал большой букет белых роз, в другой — свою неизменную кожаную папку с документами.

— Что тебе еще надо? — холодно спросила она, даже не взглянув на цветы.