Я наконец избавился от Бетси и разбудил, как мне казалось, мою дорогую Бет. Открыв глаза, она огляделась, вздохнула и села в кресле.

– Опять? – спросила она будто у самой себя, но затем ее взгляд остановился на мне. Она долго смотрела на меня, после чего медленно проговорила: – Я, кажется, просила оставить меня в покое. Будете меня преследовать – я пожалуюсь тете.

Нетрудно представить, что подобное заявление возмутило меня до глубины души. Мне нестерпимо захотелось указать ей на дверь, но я только сказал:

– Меня зовут Виктор Райт, и вы, мисс, уже почти два года моя пациентка.

– Я? Вздор.

– Благодарю вас, – сквозь зубы процедил я. – Не такой уж и вздор. Вообще-то в нашем городе есть те, кто, спроси вы их мнение, назовут меня человеком ученым и весьма порядочным. Впрочем, пока, сударыня, больше вопросов вызывает ваша персона. Могу я узнать, кто вы такая?

Она метнула в меня неприязненный взгляд и с вызовом произнесла:

– Раз уж я ваша давняя пациентка, то вам должно быть известно мое имя. – И она противно хихикнула, напомнив мне тетю Морген.

– Ваше имя, – резко сказал я, – Элизабет Р., однако впредь – можете удивляться – я намерен называть вас Бесс.

– Бесс? – переспросила она, скорее уязвленная, чем удивленная. – Почему Бесс?

– Я так решил, – отрезал я, подражая Бетси.

Если бы она не напомнила мне тетю (которая теперь всегда будет напоминать мне о полете в Нью-Йорк), я бы воздержался от грубости. Следовало говорить с ней ласково и терпеливо, чтобы она ко мне привыкла, но даже человеку ученому порой трудно оставаться беспристрастным, рассудительным и невозмутимым, а эта девушка уже успела настроить меня против себя.

Будучи неглупой, она, видимо, сообразила, какую пользу я могу принести ей в будущем, потому как сменила тон на более вежливый.

– Простите, что нагрубила вам. С тех пор как умерла моя мать, я сама не своя – все время на взводе и могу наговорить лишнего, хотя вовсе так не думаю. Я была совершенно потрясена ее смертью.

Решив, что придумала достойное оправдание, она подалась ко мне с притворной улыбкой – мол, она не со зла.

Она казалась мне вульгарной и неестественной, несмотря на все ее попытки строить из себя тонкую натуру. Почему, недоумевал я, Элизабет и Бет разговаривают, как приличные, образованные девушки, а эта лепечет, как ребенок? Потом я понял: она невежественна, хотя и сообразительна от природы, и, чтобы получить гармоничную личность, ее необходимо соединить с Элизабет и Бет. Эта мысль придала мне уверенности, и я спокойно сказал:

– Разумеется, в том, что вы горевали после смерти матери, нет ничего удивительного, это вполне естественно. Однако теперь, когда прошло столько времени… – Она поднесла к глазам носовой платок. – В конце концов, – продолжил я, убедившись, что она слишком «потрясена» и не в силах говорить, – ваша тетя тоже была к ней привязана, и тем не менее она оправилась после потери.

– Тете Морген неведомы возвышенные чувства.

Я был о тете Морген очень похожего мнения, однако промолчал.

– К тому же тетя Морген старая, толстая и глупая, а я молодая, привлекательная и богатая. – Она снова притворно улыбнулась. – Жаль, конечно, что горе…

– Омрачает столь прекрасную картину? – иронично предположил я.

Она в очередной раз смерила меня недобрым взглядом.

– Мне часто говорят, что я очень похожа на мать в молодости, только цвет волос у меня лучше и щиколотки тоньше.

Она удовлетворенно оглядела свои щиколотки, и я не удержался:

– Тогда будем надеяться, эти царапины у вас на лице не оставят шрамов.

Она подняла на меня глаза – я никогда прежде не видел такого испуга – и сказала, все так же лживо улыбаясь:

– Не останется, спасибо за беспокойство. Я спрашивала у доктора Райана.

– А вы рассказали ему, откуда они взялись?

– Я упала, – быстро проговорила она, по-прежнему испуганная. – Не понимаю, что вы к ним привязались. Это невежливо, да и какая вообще разница.

– И Бетси тут ни при чем?

Она встала, дрожа от злости.

– Нет никакой Бетси, и вы это знаете. Вы просто опять хотите меня напугать – не выйдет! – Она перевела дыхание и заговорила спокойнее. – Я же сказала, я сама не своя после смерти матери. Иногда я… придумываю то, чего не самом деле нет. Я очень неуравновешенный человек.

– Я вижу. Сколько, вы говорите, прошло со смерти вашей матери?

Она снова поднесла к глазам платок.

– Три недели.

– Понимаю. Ужасное горе. Однако ваша тетя уже пришла в себя?

– По правде сказать, – она села обратно, испытав явное облегчение от того, что мы закрыли тему царапин на ее лице, – мы с тетей Морген не очень ладим. Я намерена от нее съехать.

Я не завидовал тете Морген и хотел поступить по-человечески, отправив домой Элизабет, а не эту девицу, однако слабо представлял, как предложить ей гипноз, поэтому просто сказал: