Я кивнул, глядя в высокое стрельчатое окно, за которым уже сгущались сумерки. Где-то там, на севере, за бескрайними лесами, ждала неизвестность. Тихая, древняя, смертоносная. И я должен был услышать ее голос. Цена вопроса была ясна: моя жизнь, судьба Империи. И три дня, чтобы найти ответы в самом сердце магического безумия. Путь в Карелию был открыт. Путь, возможно, в один конец.

Разрешение императора висело в воздухе невесомым и одновременно тяжким грузом. Сборы были лихорадочными, но быстрыми. Каждый стук сапога по мрамору казался слишком громким, каждое прикосновение к снаряжению — последним прикосновением к миру порядка.

Я уложил не так уж много: прочные, пропитанные воском и заговоренные артефакторами шерстяные одежды, компактный астрономический секстант для ориентации в искаженных пространствах, блокнот с особыми серебряными страницами, неуязвимыми для магического выжигания, набор кристаллов для сигналов и… маленький оберег Сварога. Своих духов, которые в данный момент отсутствовали, я решил не брать с собой — слишком хорошо запомнилось, как они дрожали, когда мы были в Дикой Пустоши. Отец очень вовремя отослал их в другой город проследить за одним графом. Повезло, что сказать. Иначе бы точно увязались за мной — и мы бы поругались. Или не увязались — тогда бы я обиделся, и мы бы поругались. В общем, хорошо, что их нет.

Гвардейцы рода Раздоровых — лучшие из отдела разведки, — явились на рассвете. Десять теней в мрачных, без единого блика, черных мундирах. Их лица, закаленные ветрами северных рубежей, были словно высечены из серого гранита. Ни улыбки, ни лишнего слова. Только короткий, как удар топора, рапорт старшего — человека с лицом, изборожденным шрамом через левый глаз:

— Гвардии капитан Совин. К вашим услугам, Ваше Темнейшество. Машина готова.

Их взгляды, холодные и оценивающие, скользили по мне. Выскочка-самоубийца. Малолетний дурак, решивший пощекотать себе нервы. Идиот, лезущий в пасть к Змею. Все эти мысли читались в их молчании. Они были не эскортом, а скорее тюремщиками, обязанными доставить меня к вратам Нави и ждать, пока я не шагну за порог. Или пока она не шагнет наружу, чтобы забрать и их.

Дорога на север была долгой пыткой. Сначала нас еще окружала цивилизация — ухоженные тракты, деревеньки, запах хлеба и дыма. Москва с ее позолотой и суетой осталась позади, словно мираж. Потом дороги стали хуже, колеса машины, в которой я ехал лишь первые дни, глухо стучали по корням и камням. Летоходом мы не стали пользоваться — это привлекло бы слишком много внимания.

Леса сгущались, становились выше, мрачнее. Сосны, как черные копья, упирались в низкое, вечно затянутое свинцовыми тучами небо. Воздух пропитался сыростью, хвоей и чем-то еще… словно металлическим, едва уловимым. Предвестием Пустоши.

Вскоре мы пересели на выносливых карельских лошадок. Ездить я умел еще с прошлой жизни, и сейчас этот навык пригодился.

Холод пробирал до костей, несмотря на теплые одежды. Ветер, сначала просто резкий, превратился в постоянного, назойливого спутника. Он выл в вершинах сосен, свистел в ущельях, хлестал колючим дождем или мокрым снегом. Он казался голосом самой этой земли — недобрым, предостерегающим.

Гвардейцы молчали, как истуканы. Только их зоркие глаза, постоянно сканирующие чащу, выдавали высочайшее напряжение. Они знали, куда едем. Они чувствовали то же, что и я — нарастающее давление. Тишину леса, слишком глубокую, без птичьего щебета. Взгляд, упершийся в ствол дерева, вдруг соскальзывал, не мог зацепиться, будто реальность здесь становилась чуть зыбкой, ненадежной. Страх, холодный и липкий, подползал к сердцу, но я гнал его прочь. Вместо него — сосредоточенность. Я вслушивался. Не только ушами, но и кожей, нервами, той странной частью души, что откликалась на хаос Пустошей. Пока — лишь отголоски, далекий гул, как шум моря за горизонтом. Но он был. И он рос.

Наконец, после недели пути, сквозь завесу ледяного дождя показалась крепость-город Ведало. Последний оплот перед Пустошью. Дальше только небольшой гарнизон и все.

Он возник как кошмар, вырубленный в скале и вросший в мерзлую землю. Не город — мрачный зуб, вцепившийся в подол Империи. Стены из темного, почерневшего от времени и непогод камня, казалось, были не творением рук человеческих, а выросли из недр, покрытые ледяной коркой и лишайником цвета запекшейся крови. Никаких излишеств, никакой позолоты — только функциональность обреченных.

Башни, приземистые и угрюмые, венчали не островерхие крыши, а зубчатые площадки для пушек и магических метателей. Узкие, как бойницы, окна не светились теплом — лишь редкие тусклые огоньки мерцали в их глубине, словно глаза голодных зверей.

Ветер здесь был настоящим хозяином. Он гудел в узких улочках, вымощенных скользким булыжником, срывал с крыш редкие плахи, завывал между домами, похожими на каменные гробы. Он нес не просто холод — он нес песок, колючую изморось и… пыль. Серую, мелкую пыль, которая оседала на ресницах, набивалась в рот, скрипела на зубах. Пыль Пустоши, принесенная ветром с той стороны.

Жители Ведало оказались такими же мрачными, как и их город. Люди с лицами, задубевшими на ледяном ветру, с глазами, привыкшими вглядываться в туманную даль. Они шли быстро, не глядя по сторонам, кутаясь в грубые шкуры и потертые шинели. Ни смеха, ни громких разговоров. Только скрип сапог по камню, лязг оружия патрулей да вечный стон ветра в трубах.

Воздух здесь пах дымом, ледяной сыростью, квашеной капустой из скудных продовольственных запасов и все той же едва уловимой, но неистребимой металлической горечью — дыханием близкой Пустоши. Мое путешествие начнется именно отсюда — из этого мрачного и забытого богами места. Что ж, посмотрим, что оно принесет…