Арталег укора в вопросе не слышит, оживляется:

– А что? Предложу! На юг уходить к Рубежу Рыцарскому.

И вновь все молчат.

– Да ты что? Насиженное место бросить? Через все леса - на юг? дивится Деера.
– Уж сколько годочков никто отсюда уйти и не пытался...

– Потому что уж больно пустых черепов на Костяной Гряде все боялись, - бросает Арталег.
– Никто даже и не попробовал...

– Да не потому не пробовали, что боялись, дурья твоя башка, презрительно цедит Алорт.
– А потому, что здесь мы - Хозяева! А там кто? Нищие, бродяги, изгои... страшнее сказать - рабы! Каждый на шею веревку накинуть сможет...

Это было правдой. Безземельных хватало и на юге. Арталег это знает не хуже других и тем не менее не сдается.

– То-то здесь вы всем владеем, до чего дотянуться сможем! То-то здесь у нас поля широкие, луга пышные, а стада тучные! Как мыши по щелям сидим, за ворота не высунемся. Уже мало что под землю не забились!..

– Хочешь идти - иди, - ровно произносит Деера.
– Долю свою я тебе сама отсчитаю золотом, что у отца припрятано. Иди! Только воды здесь не мути.

Арталег пугается. Видно, подобного не ожидал. Опускает голову, запинаясь, бурчит что-то - мол, дескать, это ж просто слова...

– А раз слова, так и хорошо, - не меняя тона, говорит Деера. Жена Аргнистова уже справилась с растерянностью и слезами. Хутор в ее руках, и она не позволит ему пасть. Нивен вон, по сю пору без Защитников держится!

Так ничего и не решили. Да и что тут решать? Без Аргниста, конечно, держать против Орды трудновато будет - по военному делу он дока. Ничего, за стенами отсидимся.

Гном в последний раз ударил молотом по раскаленному куску металла на наковальне. Придирчиво осмотрел заготовку, остался доволен и большими щипцами сунул ее в заранее приготовленный топленых жир брюхоеда. Лучшего средства для закалки не было.

Спустился вечер. Теплый вечер Месяца Птицезвона. Здесь, в Северном Хьерварде, с погодой творилось нечто странное - на подвластных Орде землях всегда стояли страшные, погибельные зимы и прекрасные, теплые, с обильными дождями лета. Урожай успевал созреть, ничто не вымерзало и не вымокало. Водным путем удавалось отправлять на Юг кое-какие товары - по бросовым ценам, разумеется. Порядок устоялся давным-давно. Купцы охотно брали дешевые северные хлеб, лес, лен, мед, кожи, меха и прочее. A взамен на полуночь отправлялись иные необходимые вещи и прежде всего - оружие. Хуторяне были самыми лучшими покупателями у галенских оружейников. Каждый хутор, отправляя свой плот, прикреплял к мешкам и сверткам бирки. На бирках же писалось то, что желали получить взамен. Купцы, конечно, не упускали случая нагреть руки, но все же вести дело старались честно - люди Нечисть грудью сдерживают, куда ж на них обманом наживаться... И простой торговой прибыли хватит.

Двалин вышел на порог кузницы. Даже могучие мышцы гнома начали ныть и болеть от усталости - за это время кузнец-доброволец переделал столько работы, что иному кователю-человеку хватило бы на полгода. Только работа и спасала. Да еще - что уж греха таить!
– здешние молодухи.

С давних времен среди молодых хуторянок жарким тайным шепотом передавались рассказы один другого стыднее о том, что гномы, хоть ростом и не вышли, зато лучше их в постели никого нет, и даже самый здоровенный бугай-хуторянин самому захудалому гному и в подметки не годится. И еще немаловажно - что от этих соитий не могли родиться дети... Мужики об этих бабьих пересудах если и знали, то не придавали значенья - мол, язык женский все равно что помело. Не придавали значенья - и притом совершенно напрасно.

Первой гнома заарканила Лииса. Не зря "снидать" приходила. И гном, как ни устал после целого дня честной молотобойной работы, все равно чувствовал сосущую пустоту там, в сердце - а потому соблазнительнице не сопротивлялся.

Всласть навопившись и настонавшись, донельзя довольная молодка вошла в девичью с такими блестящими, сытыми глазами, что не понять, чем и с кем она занималась, мог только слепой. И, конечно, Лииса похвасталась.

После этого гному не приходилось жаловаться на отсутствие женской ласки. Его кормили на убой, словно племенного борова. И он старался не разочаровывать своих посетительниц. Странное дело, но молодки могли повырывать друг другу все волосы из-за какого-нибудь худосочного молодца а вот из-а Двалина они совсем не ссорились, составив нечто вроде молчаливого заговора. Замужние завистливо косились и кусали губы, но наставить рога своему благоверному пока никто не решился.

Гном постоял некоторое время, подышал свежим воздухом и уже совсем было решил вернуться к работе (на верстаке рук мастера ожидал невиданный еще многозарядный скорострельный арбалет. Им Двалин собирался вооружить всех детей и женщин на хуторе), как его внезапно окликнул голос - голос, заставивший Двалина, гнома отнюдь не робкого десятка, задрожать до самых глубин его существа и едва не бухнуться на колени. Голос обращался к нему на его родном языке, был тонок, чист и исполнен непонятной силы.

– От повелевающей к презренному: слушай, повинуйся и отвечай! Как имя места?

Гном еле-еле поборол неимоверно сильное желание простереться ниц. Он поднял взгляд - весь при этом обливаясь потом, словно таща на спине десятипудовую тяжесть.

Перед ним стояла Повелительница.

Невысокая, тонкая в талии. Личико чуть вытянуто, на щеках - премилые ямочки. Прямой, тонкий нос, огромные глаза со странным разрезом - внешние уголки несколько подняты. Круто изогнутые брови.

Одета она была и вовсе странно. Сшитая из бесчисленных лоскутов кожи куртка немыслимого покроя с косой застежкой и заправленные с сапоги брюки - черные, из чешуйчатой шкуры какого-то зверя, вроде бы даже горной змеи. У пояса незнакомки - кривая тонкая сабля, над плечом торчал лук. Больше никакого оружия на виду она не носила. Из-под причудливой островерхой шапки выбивалась перекинутая на грудь толстая русая коса... точнее нет, не русая, а цвета осенних кленовых листьев, цвета, почти не встречавшегося у девушек Лесного Предела.