– Ревком бьют, - сказал Небольсин, вспоминая чесменский митинг.
– И нам, чувствую, пора подумать о себе...

Нахлобучив на ухо шапку, он успел выскочить из конторы таким жиганом, что опередил даже Шверченку. Председатель мурманского ревкома наяривал следом, как козел по весенней травке.

– Милицию!
– взывал Шверченко, шлепая валенками по талым сугробам. Милицию сюда... пожарных зовите!

Толпа рабочих громила контору. Небольсин остановился, издали наблюдая, как вылетают наружу рамы. Через окна, порхая ножками, рушились в снег столы бухгалтерии. Вот, заодно с ними, вылетел в окно, еще попискивая о чем-то, и главный бухгалтер дистанции (писавший почему-то всегда гусиным пером).

Оттуда, со стороны конторы, доносились возгласы:

– Мы добьемся своих прав!

– Догоняй Шверченку... набить ему рожу!

Шверченко все это, конечно, слышал.

– Скройтесь, - сказал ему Небольсин.
– Рожа вам еще пригодится... для митингов и для барышень!

И Шверченко - это новая-то власть!
– так застрелял валенками до Главнамура, что только его и видели.

К месту погрома с примкнутыми штыками спешила этапно-флотская рота. Матросы еще издали обгорланивали путейских:

– Эй, костыли! Чего буянишь? Велено разогнать...

Две толпы - пестрая и чеканно-черная - сомкнулись дружелюбно, и над головами людей поплыли дымки цигарок, пущенных вкруговую. Было ясно, что рабочие отсюда не уйдут, пока с ними не рассчитаются по закону. А Главнамур вряд ли сыщет на Мурмане ту силу, которая бы смогла направить штыки против рабочих...

Именно в таком духе Небольсин и выступил сегодня на экстренном совещании, созванном при Ветлинском.

– Таково мое мнение, - закончил он, садясь.

Шверченко мстительно выкрикивал:

– Ни копейки! Захотят жрать - вернутся!

– Стыдитесь, - придержал его Басалаго.
– Вы же представитель революционной власти. И... выступаете против рабочих?

– Они меня избили.

– Мало дали, - буркнул Брамсон.
– Однако я вполне солидарен с мнением председателя ревкома: ни копейки им не давать. Голод - великий рычаг, им только надо умело пользоваться при всех социальных поворотах...

В памяти Аркадия Константиновича выросла тощая шея коровы и раздалось умирающее: "мууууу..." И подумалось о Брамсоне: "Не он ли вытащил из голодного Петрограда эти жуткие эшелоны с падшей скотиной?"

На столе главнамура зазвонил телефон. Контр-адмирал снял трубку, долго слушал. Молча повесил трубку. Огляделся.

– Уже разгромлена милиция, - сообщил собранию.
– Теперь рабочие вооружены. Они идут сюда... Лейтенант Басалаго, вызовите караул и быстроходные катера из гавани Александров-ска. На мурманский гарнизон я уже не могу полагаться...

Даже из этого светлого зала, пропитанного уютным теплом печей, невольно ощущалось, как там, на снежной замети, копится и бушует дерзкая сила мышц, кулаков, нервов, глоток. Шверченко нашел сучок на столе главнамура и водил пальцем вокруг этого сучка, словно совершая обряд заклинания: "Жизнь или смерть?.."

– Дайте Шверченку!
– кричали с улицы.
– Мы его в рожу...

– Это вас, милейший!
– засмеялся Брамсон, не в силах скрыть своего удовольствия.
– Зовут ревком на растерзание. Раньше вот, помню, кричали, что царь плох. Теперь царя нет - кричат, что плох Шверченко... Что вы скажете?

Небольсин с трудом прятал улыбку: и смех, и грех. Контрадмирал, продумав свое решение, отшатнулся от окна:

– Пусть они (это о рабочих) вернут оружие в милицию. А деньги, согласно договору, придется выплатить.

– За что?
– возмутился Брамсон.
– Неужели мы уступим?

– А вы посмотрите, господин Брамсон.
– И контр-адмирал через плечо показал на окно.
– Отсюда хорошо видно, что на "Аскольде" набирают пары, и никто не знает, чем они могут зарядить башни! Я не берусь утверждать, что это не фугасные или зажигательные. Выдайте им деньги и не спорьте... Пусть все бунтовщики убираются прочь из Мурманска, а на дорогу будем нанимать солдат гарнизона.

Небольсин поднялся из-за стола в твердом убеждении, что дни Совжелдора сочтены. Все эти рабочие, потрясающие сейчас оружием перед окнами Главнамура, приедут завтра в Петрозаводск и как пить дать сковырнут с магистрали эсеров и меньшевиков. Но это только там (в Петрозаводске), а здесь все останется по-старому. Шверченко несокрушим, пока он нужен Ветлинскому и его окружению... Это были печальные мысли.

Тупик оставался тупиком.

* * *

Уже подъезжая к Петрозаводску, Небольсин вдруг вспомнил:

– А ведь я состою почетным членом Олонецкого общества спасания на водах.

– К чему это тебе?
– улыбнулся Ронек.

– Милый Петенька, я старый петербургский яхтсмен и привык в срок платить членские взносы. Ко мне в обществе хорошо относятся.

– За что? За то, что ты в срок платишь взносы?

– И за это тоже... Но я действительно вытащил из воды одну пьяную бабу. Она так излаяла меня при этом, что я решил больше никого не спасать. Особенно женщин!.. Где мы?