Хасмадуллин закинул сзади звериную лапу, сдавил Комлева хваткой под горло и потащил вдоль длинного коридора.

Мимо проходила секретарша, посторонилась:

– Мазгутик, кого это ты потащил?

– Самого главного... Добрались!

Комлева не убили. Небольсин встретился с ним еше один раз, но уже в другом месте...

Не дай бог никому такой встречи!

* * *

Женька Вальронд спросил у Спиридонова:

– Вы и есть эта самая ВЧК?

– Да. Что вам, гражданин, надобно?

Мичман сел, не дожидаясь приглашения.

– Значит, - спросил снова, - вы и есть тот самый, который карает и так далее?

Спиридонов потянул на шинели своей пуговицу: пора пришить.

– Гражданин, - сказал, - или дело, или выматывай! Вальронд закинул ногу за ногу. Носок мичманского ботинка еще хранил блеск, но подошва была отбита начисто и болталась длинным, несуразным языком, усеянным изнутри гвоздями-зубьями.

– Я взволнован, - признался мичман.
– И должен объяснить вам все по порядку...

– Давайте по порядку, - согласился Спиридонов. Женька Вальронд глубоко вздохнул и начал с чувством:

– Весной этого года я провожал одного покойника, слишком для меня дорогого, на кладбище. Была чудесная погода, и душа ликовала в предвкушении близкой выпивки...

– Прошу конкретнее!
– остановил его Спиридонов.

– Вот вы, большевики, не терпите лирических отступлений. А ведь это очень важно.

– Некогда, - сказал ему Спиридонов.

– Понимаю. Тогда лирику отодвинем.
– Вальронд поднялся и шаркнул по полу оторванной подошвой.
– Предлагаю себя Советской власти в качестве кадрового артиллериста. Бог все видит: я, ей-ей, был неплохим плутонговым на крейсере.

– Садитесь.
– И Спиридонов усмехнулся забавности этого молодца, - Чем, - спросил он, - вы руководствуетесь в своем желании служить Советской власти?

– Исключительно декретом Ленина.

– Так. А что вы делали в семнадцатом, мичман?

– Да как сказать...
– смутился Вальронд.
– Семнадцатый год я посвятил одной немолодой женщине. В толстой книге "Весь Петербург" она значилась как почетная гражданка Санкт-Петербургской губернии.

– Точнее?

– Можно и точнее: я охранял ее имущество от засилия диктатуры пролетариата...

– А ты, мичман, весельчак, - прищурился Спиридонов и подумал: "Мы, наверное, одногодки".
– Почему же не обратился ты в губком? В военком? А сразу ко мне?

– Честно?

– Только так и надо.

– Хорошо. Скажу честно. Я решил заглянуть в пасть самого страшного зверя - прямо к вам. Если меня уж и здесь не расстреляют, дальше я как-нибудь и сам выгребусь...

Спиридонов громко расхохотался:

– Это действительно честно сказано... Только вот, товарищ, моря у нас здесь нету. Артиллерии кот наплакал. Да и скажу на твою честность не менее честно: сбежишь ведь!

– Кто?

– Да ты и сбежишь от нас, мичман.

– Куда?

– На Мурман... как и все... к англичанам! Там тебе и море, там тебе и артиллерия. А я тебе даже закурить не могу дать...

Женька Вальронд поспешно стал расстегивать китель.

– Если ты такой бедный, - сказал, - так я тебе дам закурить.
– И потянул из-под кителя длинный шнур аксельбанта, перевитый золотой канителью.
– Кстати, такой кнут видели?
– спросил.

Спиридонов хлобыстнул жгутом аксельбанта по столу.

– Много вас таких, - ответил раздраженно.
– Место получат, паек наш едят, а с первым выстрелом - бегут... к своим!

– Бывает и такое, - поддакнул ему Вальронд.
– Но вот этот кнут я носил как раз на Мурмане, будучи флаг-офицером связи. Следовательно, я уже имел место. Имел шикарный паек. Но бежал-то я в обратную сторону. И, если хочешь знать правду, то первый выстрел по англичанам - за мной! Вот, полюбуйся...

И он расправил перед Спиридоновым удостоверение, подписанное генералом Звегинцевым, а там было сказано: мичман Е. М. Вальронд командирован флагманским артиллеристом на батареи острова Мудьюг, что расположен на подходах к Архангельску, в личное распоряжение адмирала Виккорста...

– И какое задание?
– спросил Спиридонов, напрягаясь.

Ответ Вальронда поразил чекиста:

– Когда британская эскадра пойдет на Архангельск, я должен сделать так, чтобы батареи ни разу не выстрелили.

Спиридонов с минуту сидел молча. Резко встал. Взрезал ножом буханку хлеба. Огурец выложил. Два яйца вареных. Соль развернул в бумажке. Подумал - и вытянул из-под стола бутылку с мутной самогонкой.

– Такую марку пьешь?
– спросил.
– Чем богаты, тем и рады... Ну, а теперь ешь-пей и рассказывай, как до нас добрался. На Мурмане все уверены, что ты отбыл на Мудьюг?