Кают-компания жила все эти дни в состоянии постоянного страха. На ремонт давно махнули рукой: какой там ремонт? Не дай бог выйти в море сейчас, когда команда ненадежна.

– Нас же убьют, - говорил фон Ландсберг.
– Служишь, черт бы его побрал, служишь. А... что тебя ждет в награду? Нет, господа, еще раз надо проверить: довели мы дело до конца или нет? Если - нет, то в море никак нельзя выходить...

Был на исходе день 20 августа 1916 года. Кают-компания и жилые палубы давно закончили ужин. Незадолго до команды "Койки брать, спать!" мичман Вальронд, как всегда, проверял снарядные и зарядные погреба.

Вот и сегодня он, вместе с Бешенцовым, долго спускался в самую преисподнюю корабля. Трап за трапом, палуба за палубой - словно этажи высокого дома: все ниже и ниже по крутизне, до .самого днища крейсера. Неслышно отворялись люки, хорошо смазанные. По мере спуска все осторожнее становились движения. А снизу уже доносился особый, специфический, запах погребов - запах пироксилина, манильской пеньки и масел.

Нога Вальронда нащупала пушистый ворс мата. Следом за ним мягко опустился в погреб матрос. Здесь постоянно (никогда не угасая) горел яркий свет, ровно гудела станция вентиляции. А в удобных стеллажах, словно бутылки в винном подвале, покоились настороженным сном чушки снарядов. Это - главный калибр. В соседних погребах - калибр послабее: против миноносцев и катеров.

Сама обстановка погребов располагала людей к вежливости и разговорам на полушепоте, как в храме. Бывали раньше случаи, что старые пороха возносили людей, как ангелов, прямо на небеса - только за то, что они чихнули. Теперь пикриновоаммиачные пороха Брюжера, Дезиньоля и Фонтеня не столь опасны. Но осторожность в таком деле никогда не мешает.

– Проверь, - тихо велел Вальронд, - не разложилось ли сало на снарядных станках. А я замерю влажность...

Мичман отметил температуру. Там, над палубой "Аскольда", дрожал горячий воздух ночного Тулона, и в погребах было слишком тепло. Вальронд сразу врубил дополнительный "виндзейль", чтобы поскорее вытянуло всю духоту, потом шагнул к гигрометру, замеряя показания влажности воздуха.

Гигрометр системы Соссюра (великого Соссюра!) висел перед ним на пружинах, чтобы никакая тряска боя и шторма не повредила ему, капризному прибору. Еще не глянув на барабан автомата, Женька подцепил кусочек желатиновой бумажки: нет, она не порозовела, что бывает при лишней влажности, а немного посинела, - показатель хороший.

Подошел Бешенцов, вытер о подол робы измазанные маслом пальцы.

– Господин мичман, - спросил, - а правда это, что в гигрометрах работает человеческий волос, как пружина?

Глаза Вальронда прищурены во внимании на шкалу показаний:

– Да. Правда. Причем не просто волос, а - женский!

– Вот те на!

– А разве ты не знал?

– Нет. А почему волос от бабы, ваше благородие?

– Он тоньше мужского и более... Как бы это тебе объяснить? Женский волос лучше мужского, потому что более нервно, если можно так выразиться, воспринимает влагу.

– Чудеса!
– сказал Бешенцов, качая головой.

– Причем, - усмехнулся Вальронд, - волос годен только от рыжей женщины. Так что, дорогой, если тебе попадется рыжая стерва - сразу рви ее за патлы... Нам, бедным россиянам, все пригодится!

Аккуратно заполнил графу в "Погребном журнале", сказал:

– Пошли с богом... Все в порядке.

Обратный путь - такой же осторожный. Но, чем дальше от многотонных запасов взрывчатки, тем смелее становятся ноги. Можно и каблуком приударить. А на верхней палубе их охватила липкая темная духота, вдали пересыпал огни Тулон.

Бешенцов вскинул руку к бескозырке:

– Ой и душно... Спокойной ночи, ваше благородие.

– Спи и ты спокойно, Бешенцов... Действительно, душно.

В коридоре кают-компании, где висели ковры и старинное оружие абордажного боя, а в проходе стояли пирамиды с винтовками, мичману встретилась корабельная "баронесса".

– Из погребов?
– спросил Фиттингоф.

– Да, вылез, аки домовой из подпола. А что?

– Локоть испачкал в масле.

Действительно, мазанул где-то нечаянно локтем по стеллажам, а нефтяное сало не отстираешь. Вальронд забежал в каюту, переменил китель и снова появился в кают-компании. Не присаживаясь, выпил в буфете вина на сон грядущий.

Быстроковский строго поглядел на него:

– Мичман! Я вот часто думаю: а что, если буфет крейсера раз и навсегда перевести в вашу каюту?

– Роман Иванович, - был ответ, - ваша скромная лавочка давно бы вылетела в трубу, если бы я не оставлял в ней свое мичманское жалованье... А разве меня видели когда-нибудь пьяным?

– Один раз видели, еще на Цейлоне, где вы были удивительно схожи с Аполлоном... полведерским!

– Древние римляне не стыдились наготы и аккуратно хаживали в бани Каракаллы. Однако, Роман Иванович, античный мир до сих пор считается классически образцовым, достойным подражания...