— Нисколько в этом не сомневалась.

— Вам тоже нравится Павловск?

— Я без ума от Павловска. Люблю приезжать сюда. Здесь дивный парк.

— И дивные коллекционеры, — ввернул капитан. — Что вы здесь делаете, Екатерина Мстиславовна?

— Навещала одного дивного коллекционера.

— Удачно?

— Не совсем.

— Что такое? — Марич посмотрел на меня с деланным сочувствием.

— Вы меня заинтриговали. И мне захотелось самой взглянуть на коллекцию. Я ведь владелица галереи, узнала, что Гольтман уезжает из страны, кое-что распродает.

— А вы решили купить это кое-что? — Он не верил ни одному моему слову, это было видно.

— Вряд ли я располагаю такими суммами. Спортивный интерес, не более. У вас есть новости о похищенных вещах?

— Вы прекрасно знаете, что нет, — с нажимом произнес Марич. Он по-прежнему меня подозревал.

— Не знаю. Но надеюсь, что ваш героизм и самоотверженность рано или поздно принесут плоды. И вещи вернутся к хозяину.

Марич промолчал и сосредоточился на кофе.

— Как вы нашли наследника? — спросил он через минуту.

— Забавный тип, — я старалась не грешить против истины. — Типичный книжный черв… человек не от мира сего. К сожалению, он неважно себя чувствовал, так что визит пришлось скомкать. А вы тоже собрались его навестить?

— Собирался, но раз вы утверждаете, что он неважно себя чувствует… Боюсь, что посещение придется отложить. Не хотите покататься на лодке, Екатерина Мстиславовна? В парке выдают лодки напрокат.

— И за этим вы притащились из Питера? Чтобы прокатить меня на лодке?

— Почему бы и нет? Мне бы хотелось узнать вас поближе.

Конечно, тебе хочется узнать меня поближе, чтобы при первом же удобном случае защелкнуть наручники и зачитать права.

— Думаю, я вас разочарую. Я боюсь воды.

— Жаль. Зачем вы ездили к Гольтману? — он так резко изменил тон, что я даже вздрогнула.

— Я же сказала….

— Вы думаете, я вам поверю?

— Зато какая непаханая целина версий! — я решила вести себя по-хамски.

— Ну, хорошо. В конце концов узнать это не составит труда.

Капитан поднялся и направился к дому Гольтмана.

Я совершенно спокойно осталась сидеть на месте: святая простота, да и только. Даже если Гольтман впустит его и начнет лепетать об ожившей картине, Марич просто-напросто ему не поверит. Но ведь Гольтман сам сказал мне, что боялся выглядеть сумасшедшим в глазах следствия… И потом — он не указал картину в списке украденного.

Марич вернулся через пять минут.

— Ну как? — сочувственно спросила я.

— Пожалуй, вы оказались правы. Он не пустил меня вовнутрь. Сослался на нездоровье, — Марич хотел ухватить меня и не мог, и это выводило его из себя.

— Вот видите. Всегда нужно верить людям, даже рыжим.

Договорить я не успела: в конце улицы показался допотопный снегиревский “Москвич”. Еще никогда я не радовалась ему так сильно. “Москвич” издал призывный гудок, и я поднялась.

— До свидания, капитан. Сегодня подвезти не сможем, увы.

…Только захлопнув дверцу “Москвича”, я почувствовала себя в безопасности. Вечная крошка Алсу, нещадно эксплуатируемая Снегирем, показалась мне Монтсеррат Кабалье и Марией Каллас в одном лице: наконец-то я могу расслабиться!

— Опять этот хрен, — проворчал Снегирь, поворачивая ключ зажигания. — Что это он к тебе приклеился, как банный лист к заднице?

— У него работа, Лаврентий. У нас тоже. И большая.

На лице Снегиря отразилась борьба чувств.

— Сначала скажи: да или нет?

— Да! — заорала я на весь салон и бросилась Снегирю на шею. — Да! Картина наша, Лавруха! Снегирь целомудренно отстранился.

— Я бы на твоем месте так не радовался. Картина его?

— Говорю тебе — картина наша!.. к Через минуту я уже рассказывала ему о визите к Гольтману во всех подробностях. Лавруха лишь вздыхал и недоверчиво качал головой: все происшедшее показалось ему несусветной опереточной глупостью.

— Он шизофреник? — с надеждой спросил у меня Снегирь.

— Шизофрения, навязчивые мании, пляска святого Витта — какая разница, если он поклялся мне нигде не упоминать о картине. Тем более что через неделю его не будет в стране.

— Сегодня поклялся, а завтра… Я не дала Снегирю договорить.

— Ты не понял, Снегирь? Он боится картины. Он даже не заявил ее в розыск… Он смертельно ее боится.

— Как можно бояться картины? — здесь Снегирь лукавил: мы ведь тоже в какой-то момент испугались ее.