– Что трудно?

– Трудно быть продавщицей.
– Она сунула карандаш за ухо, руки потерла и заговорила чужим, скрюченным голосом: - Продавщица - это артистка. Ее дело - продать залежалый товар.
– И добавила уже своим голосом: Артисткой быть тоже трудно. Когда я торгую, мне говорят: "Вы продавщица и не стройте из себя Дездемону". Когда я играю в самодеятельности, мне говорят: "Вы Дездемона - позабудьте, что вы продавщица". Видимо, артистам и продавцам многое следует забывать.

– Учись, Боба, - сказал Тимоша.

Шут вынул откуда-то из волос пушистую астру "страусовое перо". Протянул ее девушке-продавщице.

– Учись, Тимоша, - сказал Боба.

Девушка цветок понюхала. Улыбнулась задумчиво.

– Цветы, как много в вас смысла.
– И вдруг, вероятно вспомнив свои обязанности, спросила шута очень строго: - Вы наконец выбрали что-нибудь, гражданин?

Охотник кашлянул деликатно.

– Кстати о медведях...

Дверь отворилась с мелодичным звоном. В магазин вошла Ольга. Она впустила с собой шум машин, говор прохожих, горький запах осенних садов. Она прошла мимо мальчишек.

– Купите червей, - сказал ей Тимоша.
– Первый сорт черви.

– Высший люкс, - подхватил Боба.
– Экстра...
– Он хотел что-то еще добавить, да так и остался стоять с открытым ртом.

Ольга остановилась у прилавка с пестрым товаром. Боба глядел на ее затылок, на ее черные, как березовый уголь, волосы. Рот у него открывался все шире и шире и захлопывался судорожно.

– Кстати о медведях. Я, можно сказать, спал с медведем в обнимку. Жуткое дело...

Боба наконец справился с зевотой.

– Фантастика, - сказал он.
– Не потерплю обмана.

Продавщица вскинула на него фиолетовые от негодования глаза.

– Мальчик, это еще что?

Боба ее не слышал. Он шептал что-то Тимоше на ухо, показывал на Ольгу.

Охотник смущенно откашлялся.

– Балбесы... Жуткое дело.

– Значит, спали в обнимку.
– Продавщица поправила волосы.

– Рыжая!
– вдруг сказал Боба.

Ольга пригнулась к прилавку, прилипла носом к стеклу. Продавщица уставилась на шута (дядю Шуру).

– Зачем вы сюда ходите? Зачем вы подарили мне астру?

– Рыжая!
– еще громче сказал Боба.

– Почему вы молчите?
– заплакала продавщица.
– Молчите, даже когда меня оскорбляют.

Охотник уже держал Бобу за воротник. Тимоша отбежал к двери. Ольге удрать нельзя: у дверей Тимоша стоит.

В голубых глазах продавщицы блестели голубые слезы.

Боба понял свою ошибку.

– Я не вас, - заскулил он.
– Я же знаю, что вы не рыжая.

– Какая вы рыжая, - подтвердил от двери Тимоша.
– Вы в прошлый раз были белые, а еще позатот - розовые.

– Белая лучше, - сказал шут.

– Тогда я играла Офелию, - всхлипнула продавщица.

– И розовая хорошо, - сказал шут.

– Тогда я играла Джульетту, - всхлипнула продавщица.

– А я рыжий, - сказал шут.
– Я работаю клоуном в цирке.

– Мы не вас, - сказал Боба.

Продавщица еще раз всхлипнула:

– А я обыкновенная. У нас молодежный экспериментальный театр. Мы ищем новые формы. Сейчас я играю мещанку - отрицательный персонаж.

Охотник Бобу встряхнул.

– Жуткое дело. Зачем ты кричал "рыжая"? Кого ты имел в виду?

– Да вот эту, - сказал Боба.
– Она и есть рыжая.

Охотник посмотрел на Ольгу.

– Не надо. Не надо оскорблять. Ты же отчетливо видишь, что она черная.

– Прикинулась, - сказал Боба.
– Могу биться - рыжая.

– Она действительно рыжая, - вмешался шут (дядя Шура).

– Балбесы.
– Охотник выпустил Бобин ворот.
– Даже если и рыжая. Нельзя указывать человеку на его природные недостатки.

Продавщица тоже посмотрела на Ольгу. Вспомнив свои обязанности, она спросила:

– Тебе чего, девочка?

– Ружье.

– Ружье?

Ружья стояли в стойке, как строгие черные клавиши.

– Ну, - сказала Ольга, - ружье, которое подешевле.

Продавщица ей улыбнулась:

– Ты, девочка, не в тот магазин пришла. Ружья - игра для взрослых. А взрослые игры не бывают дешевыми.

– Мне не играть. Я кого-нибудь укокошу.
– Ольга кинула взгляд на Бобу и отвернулась.