Бармен Серж поведал мне, что здесь ему душно, он задыхается. На самом деле он давно уже занимается большими делами - плитка, щебень, а барменом работает лишь из жалости. Не уточнил, правда, из жалости к кому: к нам или себе? Я малодушно ему поддакивал. Его тоже можно понять!.. Как и всякого. Из-за моего малодушия он и выбрал меня. Но что делать? Я не впервые в себе это замечал: безошибочно выбирают, чтобы терзать!

– Пейте - мне не жалко!
– Мелькнула третья, четвертая бутылка. Бармен Серж, как мельком заметил я, тоже немножко порастрепался.

– Ну, все!
– Федя вдруг жахнул по столу.
– Пойдем глянем, что ты там наворотил!

– Каким образом? Я же на работе!
– гордо откинулся Серж. Федя поднялся.
– Но могу рассказать... Мне лучший дизайнер делал!

Федя тяжело сел.

– Вот!
– Бармен стал хватать из пластмассового стаканчика почти прозрачные треугольные салфетки.
– Вот, - вынул из жилета серебристую ручку, стал чиркать на салфетке, как бы волнуясь (а на самом деле, как показалось мне, чтобы ничего не было понятно).
– Тут так... и так. Ясно?
– отодвинул салфетку, как Пикассо, сотворивший шедевр.

– Ничего не ясно, - Федя проворчал.

– Но вы же не дизайнер!.. Ну - глядите еще! Поймите - солидно вложившись, не мог же я оставить этот... хлев, - снова не удержался от обидного слова и взгляда на Люсю!
– Обустроил кое-что. "Шкаф", в котором Семен Георгич жил, - вы же знаете, он сам так его называл, - расширил немного... вот тут... Такая вот теперь моя комната!
– как усталый гений, кинул ручку на лист.

– Не понял... А как же... коридор?
– произнес Федя.
– Нам теперь... через твой дизайн... через твою комнату, что ли, ходить?

– Нет уж - вот этого не будет!
– поджал губы Серж. Люся сидела, потупясь. Бармен гордо молчал: я сделал, что мог и как мог, а уж за ваши глупости сами отвечайте.

Молчание было долгим. Мне вдруг почудилось, что весь зал затих. Хотя это навряд ли.

– Ладно... есть один вариант, - кротко вздохнув (мол, глупость делаю!), сказал Серж.
– Вот, - снова зачиркал.
– Высота комнаты эта нелепая мне ни к чему. Короче - ставлю натяжной потолок. И тут вот - между натяжным моим потолком, и старым, пространство... полметра почти...

– И что?
– произнес Федя.

– Можете здесь проходить... положите досочки, сколотите, чтобы потолок мой не рвать. И - вперед!
– даже осклабился. Впервые что-то бандитское мелькнуло в нем.

– На карачках?
– Федя проговорил.

Серж дернул плечиком: мол, это уж не моя проблема... я и так глупость делаю ради вас.

– Ну спасибо...
– заговорил Федя.
– По потолку я пока как-то не хожу. И Люся тоже. На карачках, конечно, переходилось передвигаться, не без того. Но то - по собственному желанию, а не так!

– А как же в армии, Федор Кузьмич?
– Серж примиряюще улыбнулся.

– А армию ты не трожь!
– Федя резко поднялся.
– Пошли!

Мы все последовали за ним, и даже Коля-Толя уже было слившийся с соседней компанией, встал и пошел.

6

В углу двора, у дверки на лестницу, были сложены аккуратной горкой тугие серебристые мешки, явно иностранные... против таких не попрешь! Мы стояли молча. Из дверки выскочил мастер, в строгом комбинезоне, весь, до бровей, покрытый серебристой цементной пылью - но, несомненно... негр. Почему-то это особенно подкосило Федю.

– Почему негры-то?
– пробормотал он убито.
– Своих, что ли, нет?

Люся виновато вздохнула, словно и в этом была ее вина.

Увидев нашу неказистую толпу, мастер встревожился. И его можно было понять.

– Гоу! Гоу!
– он замахал черной, с желтой подпалиной, ладонью.

– Нет уж!
– прорычал Федя.
– В моем Отечестве посторонние мной командовать не будут!

И мы пошли напролом. Отодвинув мастера, поднялись по старым стертым ступеням, усыпанным серебристой пылью, до верхнего тупика лестницы. Старая ветхая деревянная дверь стояла, прислоненная к стенке, в глубине мелькали в дымке стройные африканцы, пилили и скребли. Мы вошли. На нас они даже не посмотрели. Менялись времена: на смену бурному, порой трагичному стилю общения хозяев и работников шел абсолютно индифферентный стиль. Даже языка не надо знать. Зачем? Тильки отвлекает! Так называемый натяжной потолок, съедая почти половину высоты, еще, видно, не натягивался, и потому колыхался, как парус.

– Предлагает мне ходить по нему!
– горько усмехнувшись, кивнул туда Федя.

Глаза щипало. Потекли слезки у Люси, Фединой дочурки... какая она хозяйка? Теперь - плачь не плачь.

– Я что же, за стенкой должен жить, как домовой?
– громыхал Федя.

Крик его всколыхнул меня: я вырвался из алкогольного забытья и стал прилежно вглядываться в дымку. Действительно - два негра, убеленных цементом, перегораживали дверь в дальнем конце стеной из легкого гипсокартона: никакого проема на ней даже не было обозначено. Федя кинулся туда. Мы - за ним.