— И какая же была атмосфера в их семье на этот раз?

— Несколько иная, надо сказать. Но они недавно тогда поженились. Он был очень внимателен к Юле, обхаживал ее, ну, буквально пылинки с нее сдувал.

Я-то, собственно говоря, попал к ним в дом по крайней необходимости. Поехал в Москву, выпил в ресторане, и ограбили меня. Ни копейки денег, и взять не у кого. Тут я про батюшку и вспомнил. Позвонил, он был очень любезен, сказал, что поможет. Я приехал к ним на Мичуринский проспект на новую квартиру.

Он ее получил незадолго до смерти Ирины, я раньше в ней не был. Ну я приехал, он дал денег, мы посидели.

Нет, неплохо у них было. Вечером я уехал домой на «Красной стреле», а года через три снова попал в Москву, с завода я тогда уволился, пытался мелким бизнесом заниматься, однако бизнесмен из меня никакой получился, но не в этом дело. Я приехал в Москву, позвонил, а в квартире какие-то иностранцы живут. Они мне кое-как объяснили, что отец живет на даче, а квартиру им сдает. Дали адрес дачи. Я туда поехал, дело летом было, я усталый, вымотанный весь. Поехал я в это Воронцово. Дело днем было, около часа дня.

Подхожу к дому, стучу. Там какие-то крики, и женские, и мужские. Мне не по себе стало. Я не знаю, что и делать. При разборке присутствовать не хотелось.

Но не назад же по такой жаре в Москву переться?

Я подождал, потом опять постучал. Меня услышали, крики стихли.

— А что именно кричали в доме? — уточнил Костя.

— Да мало что понятно было. Типа: «Ненавижу тебя! Будь ты проклят!» Это женщина кричала. А мужской голос только: «Молчи! Молчи!» Больше ничего я не разобрал. А потом отец мне дверь открывает. Весь красный. Руки трясутся. Что-то бормочет. "Ты? Ты?

Ты что? Ты как?" — увидев меня, еще злей стал.

«Я вот, — говорю. — Приехал навестить, проведать».

А самому неловко. Не знаю, что и делать. «Погоди, ты погоди», — он бормочет, потом бежит обратно в дом, что-то там делает и снова выходит. «Проходи, — говорит. — Отдохни, жарко очень». Я прохожу на веранду, он сажает меня в кресло, минералки приносит, потом чаю с травами, печенья, конфет. Я сижу дурак-дураком, пью. А он суетится и молчит, сопит, пыхтит. А в доме тишина. Юля не выходит. Я посидел с полчасика, потом гляжу на часы и говорю: «Ой, засиделся я, мне пора, у меня же скоро самолет». А у самого билет на ночной поезд. Но сидеть никакой возможности нет.

Так мне там было не по себе, скорее оттуда хотелось выбраться, хоть в душную электричку, только бы оттуда. «Хорошо, хорошо, — оживился отец. — Раз пора, то иди. Иди…» И ручонками своими меня так и подталкивает к выходу. «Раз дела, то надо. Сейчас время такое, дела прежде всего…» Вот так, значит. Ушел я.

И все. И больше я его не видел.

— Понятненько, — призадумался Костя, тоже закуривая. — А теперь скажите мне вот что…

Вдруг его слова были прерваны каким-то шумом за дверью. «Не хулиганьте, Ульяна Осиповна, — проскрипел громкий старушечий голос. — Пришли, так проходите тихо. Здесь тоже люди живут…» — «Люди! — забасил другой старушечий голосище. — Да разве ж вы люди? Приютились тут, как клопы в матраце. Тоже мне люди…» — «Я сейчас милицию вызову!» — скрипел первый. «Мне, блокаднице, твоя милиция не страшна! — басил второй. — Плевать я на тебя хотела! Я к внуку иду!»

— Бабушка это, — шепнул Петр. — Ох, она не ладит с моей соседкой, как придет, начинается. Вообще, она немного того, — он покрутил пальцами около виска. — Уж извините. Не гнать же мне ее?

Тут дверь резко отворилась, и в нее вошла решительной поступью высокая худая старуха в черном выцветшем пальто и ободранной рыжей меховой шапке.

На ногах были боты.

— Здравствуй, Петр, — пробасила старуха. — Я к тебе пришла с очень интересной новостью. Но твоя соседка так много себе позволяет, я ей когда-нибудь дам кулаком в лоб, честное слово!

Петр скривился и покачал головой, показывая глазами на Савельева. Старуха только теперь заметила постороннего и нахмурилась.

— Это кто еще? — буркнула она. — Что-то я вас не знаю.

— Это Константин Дмитриевич Савельев, из Москвы, мой знакомый. А это Ульяна Осиповна, моя бабушка, мамина мама.

— Послушайте, Дмитрий Константинович! т-с ходу начала старуха. — Если вы желаете добра этому типу, дайте ему добрый совет — сколько можно человеку с высшим образованием работать дворником?

Скрести лопатой снег, а летом разводить пыль и соскребать собачье дерьмо! Я ему нашла хорошую работу, понимаете? По его специальности, он же инженер-металлург. А ко мне вдруг пришел мой бывший ученик.

Я в прошлом учительница, теперь голодранка-пенсионерка благодаря нашей замечательной власти. Но не в этом суть. Этот ученик работает на южнокорейском предприятии и зарабатывает такие деньги… Он хочет походатайствовать за Петеньку, но этот тип уверяет меня, что лучше работы дворника ничего нет… Так скажите же…