Джесс кивнула.

Пи Джей откинулась на спинку дивана.

— Моему сыну в этом году уже двадцать пять.

— И моей дочке тоже, — подхватила Джесс, но Пи Джей ее не слушала.

Она думала о своем сыне, от которого отказалась. Много лет потребовалось, чтобы вытравить воспоминания о нем из своей памяти. Однако временами она мысленно возвращалась к нему. И почему-то всегда, вспоминая сына, она вспоминала своего отца. Чтобы выжить, чтобы быть сильной, ей не следовало бы этого делать.

— Я хочу, чтобы мы встретились, — сказала Джесс.

Подняв голову, Пи Джей взглянула ей в глаза.

— Со Сьюзен? Бог мой, Джесс, стоит ли? Она и тогда общительностью не отличалась. — Она улыбнулась. — В то время мы твердо знали, что когда все будет позади, мы больше никогда не увидимся.

Джесс поставила на столик свой бокал и повертела кольцо.

— Со Сьюзен, с тобой, со мной, — пропустив мимо ушей ее слова, заметила она. — И с Джинни. Если она, конечно, приедет.

— С Джинни?

— И с нашими детьми.

— Что? — поразилась Пи Джей.

— В субботу, шестнадцатого октября, в Ларчвуд-Холле.

Пи Джей нервно рассмеялась.

— Ты шутишь, Джесс? — Однако, взглянув Джесс в лицо, поняла, что та говорит совершенно серьезно. — Зачем все это? — Голос ее прозвучал громче, чем ей хотелось бы.

— По-моему, пришло время, — последовал спокойный ответ.

В комнате воцарилась напряженная тишина. Пи Джей взглянула на репродукцию Моне: размытые краски, неясные образы, нечеткие, как память.

— Это не мой сын, — услышала она собственный голос. — Я отдала его чужой женщине и примирилась с этим много лет назад.

Джесс не отрываясь смотрела ей в глаза, словно хотела пронзить ее взглядом.

— Разве, Пи Джей?

Пи Джей вспомнила о бессонных ночах, проведенных в одиночестве. Она любила свою работу, получала от нее полное удовлетворение. Но когда оставалась наедине со своими мыслями, когда комната погружалась в темноту и сон ускользал от нее, Пи Джей чувствовала устрашающую пустоту. И тогда она начинала думать о смысле жизни, о сыне. Она осознавала, что не просто отказалась от ребенка, а пожертвовала своим незаслуженным счастьем.

— Нет, — честно призналась она. — Нет. В глубине души я не смирилась.

— Такты приедешь? — голосом, полным участия, спросила Джесс. — Может быть, увидишься со своим сыном.

Внезапно Пи Джей вспомнила о предстоящем понедельнике, и тень легла на ее лицо.

— Это не так просто, — с трудом проговорила она. — В моей жизни сейчас возникли некоторые осложнения.

— Какие могут быть осложнения? Ты не замужем, детей у тебя нет.

— Это верно…

— Не из-за матери же! Она ведь живет в двухстах милях отсюда. И никогда не узнает.

«Вот уж о ком и мысли не было», — усмехнулась Пи Джей.

— Нет, — согласилась она. — Не из-за матери.

— Тогда почему? Что может тебе помешать?

Теперь бы рассказать Джесс о предстоящей биопсии, о том, что меньше чем через семьдесят два часа ей, возможно, отнимут грудь. Самое время сказать об этом вслух Джесс.

Именно ей можно выложить все без утайки. Много лет назад они были дружны, ей она всегда доверяла. Вот и сейчас бы сказать…

— Неужели тебе не хочется его увидеть? — спросила Джесс.

Пи Джей поняла — момент упущен. Джесс не знала ее, вернее, знала лишь с одной стороны. Для нее она была по-прежнему двадцатилетней молодой женщиной, родившей ребенка без мужа, а не преуспевающим дизайнером, без пяти минут директором агентства, перед которой маячит грустная перспектива закончить свою жизнь в одиночестве.

Но если она увидится со своим сыном, она уже не будет одна.

Сын… Частичка ее самой… Плоть от плоти…

А может, и вправду пришло время заполнить пустоту, с которой она примирилась много лет назад? Сыну уже почти двадцать пять. Совсем взрослый мужчина. Конечно, никто ее не заставляет быть ему настоящей матерью. Никто не просит любить его, если она сама того не желает, да и ему вовсе не обязательно любить ее.

— Да, — услышала Пи Джей свой собственный голос. — Мне хочется его увидеть.

Джесс встала.

— Значит, в субботу, шестнадцатого октября, — повторила она. — Мы встречаемся в двенадцать, дети подъедут к часу, если захотят с нами увидеться.

Пи Джей тоже встала. Ноги слегка дрожали, и ей пришлось опереться на подлокотник дивана. Отчего ей вдруг стало легко и весело? А как же иначе! Ведь теперь у нее появилась новая цель в жизни. К черту эту дурацкую биопсию!

— Думаю, дети захотят с нами встретиться, — сказала она. — Все приедут.