Тельпугов Виктор Петрович
Все по местам!
Аннотация издательства: Имя Виктора Тельпугова хорошо известно читателям всех возрастов. Одна из главных тем писателя - тема подвига советского человека в борьбе с фашизмом. Событиям Великой Отечественной войны посвящен ряд ранее печатавшихся рассказов В. Тельпугова и его недавняя повесть <Парашютисты>. Книга <Все по местам!>, открывающаяся новой повестью и содержащая цикл рассказов, - тоже о героях фронта, о летчиках, воздушных пехотинцах, а также о самоотверженном труде рабочих, ковавших оружие для победы. В книге много автобиографического, как, впрочем, в значительной мере автобиографично все, что пишет В. Тельпугов о войне. Писатель прошел по многим военным дорогам. Был десантником, вместе со своими однополчанами дрался с гитлеровцами в лесах и болотах Белоруссии. Работал на авиационном заводе. Именно поэтому так впечатляющи, так достоверны его рассказы и повести, такой живой отклик находят они в сердцах людей.
Глава 1
Ветер рвал шинель так, будто хотел разодрать надвое. Слободкин шел, пригибаясь, заслоняя ладонью лицо, проваливаясь в снег, сбиваясь с дороги. Да и была ли вообще дорога? Волга стала рано, но не протоптали еще через нее ни одной уверенной тропы. Вот Слободкин и шагал наугад и на каждом шагу оглядывался: один берег, тот, что за спиной, все рядом и рядом, а тот, что впереди, словно приморозился к дальней дали.
У Слободкина возникло ощущение, будто он застыл в беспредельном пространстве. И от своего недавнего солдатского прошлого никуда не ушел, но и к новой судьбе не приблизился.
Он шагал, продираясь сквозь ветер, глотая морозный воздух - аж изнутри все выстудило.
Что и говорить, неприветливо встречала Слободкина Волга. Сурово, будто укоряла в чем-то. И это было всего обидней. Каждому ведь не расскажешь, как решали его судьбу доктора. Полистал, полистал председатель комиссии бумаги Слободкина и спросил:
– Так, так, так... Работать хотите? Слободкин смущенно пожал плечами.
– Как чувствуете себя сейчас?
– Хорошо!
Он сказал твердо, без запинки, а то еще, чего доброго, опять к медицине в лапы. Кто-то из членов комиссии усмехнулся:
– Все они как сговорились! Слободкин осмелел:
– Мне бы к своим, в десант поскорее. Председатель будто не слышал его слов, принялся расспрашивать:
– Чем занимались до войны?
– В ФЗУ учился, не закончил только.
– На станке каком-нибудь работать умеете?
– На токарном немного.
– На каком?
– Комсомолец шефы нам подарили, списанный в расход. После занятий гайки на нем для рыбалки резали.
– Гайки?
– оживился председатель.
– Прекрасно! А что такое ДИП, знаете? Слободкин задумался.
– Неужто не слышали? Догнать и перегнать - самоточка высшего класса!
– Помню, помню! Видел! С большим суппортом?
– Ну, наконец-то!
Председатель комиссии и Слободкин все больше увлекались разговором. На несколько минут они словно забыли про войну, про то, что до фронта подать рукой.
Здесь, в этой комнате, отгороженной от войны всего лишь тонкой дощатой переборкой, вспыхнул огонек далеко отошедшей мирной жизни, и люди замерли, жадно прислушиваясь к родным, близким, необходимым и уже почти незнакомым, канувшим куда-то в вечность словам - станки, работа, рыбалка...
– А резец заточить сумеете?
– продолжал председатель, и чувствовалось, как ненасытно-сладко ему просто произносить эти слова. Как ласкают его слух ответы Слободкина, кажется, уже совсем позабывшего, где и перед кем он находится.
– Резец? Приходилось...
– И ре'зьбу нарезать сможете? Председатель именно так и сказал: ре'зьбу, и это обрадовало Слободкина - значит, свой брат, трудящийся, понимает все тонкости дела!
Слободкин начинал чувствовать себя все более свободно, будто не грозная комиссия перед ним, а такие же, как он, обыкновенные рабочие люди, с ладонями, иссеченными железом, изъеденными наждаком и тавотом.
– И ре'зьбу!
– Он именно так и ответил: ре'зьбу - по всем правилам заводской грамматики, которую тоже, как и дело свое, надо знать назубок, иначе какой же из тебя рабочий?
– А шестеренки подберете?
– Шестеренки?.. Если придется... Председатель постучал карандашом по столу, косо покрытому заляпанной чернильными кляксами скатертью, закурил.
– У кого есть какие вопросы? Члены комиссии молчали.
Председатель смахнул табачные крошки с папки, в которой были подшиты бумаги Слободкина, и сказал:
– Так вот, Слободкин, на фронт мы вас еще пошлем. Но сперва надо поработать в тылу. Потом сами вызовем - И тут же добавил: - Не мы, так другие вызовут. Слышите, как долбит?
Из-за деревянной стенки донесся далекий, прерывистый гул бомбежки.
Оправившийся от смущения Слободкин пришел в себя, стал доказывать комиссии, что он уже сейчас совершенно здоров, зачем его в тыл списывать, ему давно пора туда. Но медики остались непреклонными: к строевой не годен, и точка.
Председатель поднял папку, словно взвешивая ее на ладонях. Разговор был окончен.