О Венере и о грациях...

Птицы пели в вышине.

Птицы пели и на тополе,

Хоть не ведали о чем,

И внезапно все захлопали,

Восхищенные врачом.

Лишь один скворец завистливый

Им сказал как бы шутя:

"Что на веточках повисли вы,

Даром уши распустя?

Песни есть и мелодичнее,

Да и дудочка слаба,

И врачу была б приличнее

Оловянная труба!"

Между 1868 и 1870

5

Муха шпанская сидела

На сиреневом кусте,

Для таинственного дела

Доктор крался в темноте.

Вот присел он у сирени;

Муха, яд в себе тая,

Говорит: "Теперь для мщенья

Время вылучила я!"

Уязвленный мухой больно,

Доктор встал, домой спеша,

И на воздухе невольно

Выкидает антраша.

От людей ночные тени

Скрыли доктора полет,

И победу на сирени

Муха шпанская поет.

Между 1868 и 1870

* * *

Угораздило кофейник

С вилкой в роще погулять.

Набрели на муравейник;

Вилка ну его пырять!

Расходилась: я храбра-де!

Тычет вдоль и поперек.

Муравьи, спасенья ради,

Поползли куда кто мог;

А кофейнику потеха:

Руки в боки, кверху нос,

Надседается от смеха:

"Исполати! Аксиос!

Веселися, храбрый росс!"

Тут с него свалилась крышка,

Муравьев взяла одышка,

Все отчаялись - и вот

Наползли к нему в живот.

Как тут быть? Оно не шутки:

Насекомые в желудке!

Он, схватившись за бока,

Пляшет с боли трепака.

Поделом тебе, кофейник!

Впредь не суйся в муравейник,

Нe ходи как ротозей,

Умеряй характер пылкий,

Избирай своих друзей

И не связывайся с вилкой!

Ноябрь (?) 1868

ПОСЛАНИЯ К Ф. М. ТОЛСТОМУ

1

Вкусив елей твоих страниц

И убедившися в их силе,

Перед тобой паду я ниц,

О Феофиле, Феофиле!

Дорогой двойственной ты шел,

Но ты от Януса отличен;

Как государственный орел,

Ты был двуглав, но не двуличен.

Твоих столь радужных цветов

Меня обманывала приcма,

Но ты возрек - и я готов

Признать тиранство дуалисма;

Сомкнем же наши мы сердца,

Прости упрек мой близорукий

И будь от буйного стрельца

Тобой отличен Долгорукий!

Декабрь 1868

2

Красный Рог, 14 января 1869

В твоем письме, о Феофил

(Мне даже стыдно перед миром),

Меня, проказник, ты сравнил

Чуть-чуть не с царственным Шекспиром!

О Ростислав, такую роль,

Скажи, навязывать мне кстати ль?

Поверь, я понимаю соль

Твоей иронии, предатель!

Меня насмешливость твоя

Равняет с Лессингом. Ужели

Ты думал, что серьезно я

Поверю этой параллели?

Ты говоришь, о Феофил,

Что на немецком диалекте

"Лаокоона" он хвалил,

Как я "Феодора" в "Проекте"?

Увы, не Лессинг я! Зачем,

Глумясь, равнять пригорок с Этной?

Я уступаю место всем,

А паче братии газетной.

Не мню, что я Лаокоон,

Во змей упершийся руками,

Но скромно зрю, что осажден

Лишь дождевыми червяками!

Потом - подумать страшно - ах!

Скажи, на что это похоже?

Ты рассуждаешь о властях

Так, что мороз дерет по коже!

Подумай, ведь письмо твое

(Чего на свете не бывает!)

Могло попасть к m-r Veillot,

Который многое читает.

Нет, нет, все это дребедень!

Язык держать привык я строго

И повторяю каждый день:

Нет власти, аще не от бога!

Не нам понять высоких мер,

Творцом внушаемых вельможам,

Мы из истории пример

На этот случай выбрать можем:

Перед Шуваловым свой стяг

Склонял великий Ломоносов

Я ж друг властей и вечный враг

Так называемых вопросов!

* * *

* * *

Сидит под балдахином

Китаец Цу-Кин-Цын

И молвит мандаринам: