Как ни больно признавать сей нелицеприятный факт, история человечества, точнее, некая традиционно сложившаяся версия, преподносимая нам под видом истории человеческого рода, по большей части основывается на непроверенных и весьма сомнительных слухах.

Именно поэтому исследования столь уважаемых ученых, как профессор Саламанкского университета де Арсилья и иезуитский историк и археолог Жан Гардуин, научно обосновавших гипотезу, что древняя история была сочинена в Средние века, всячески замалчиваются и дискредитируются приверженцами классической хронологии.

Аналогичная участь постигла и немецкого приват-доцента Роберта Балдауфа, доказавшего на основании чисто филологических соображений, что не только древняя, но даже ранняя средневековая история — не более чем фальсификация эпохи Возрождения и последующих за ней веков.

«Эпоха Возрождения? — возможно, удивится читатель. — Куда это автора занесло? Да на хрен мне сдалась эпоха Возрождения! Клал я на эту вашу эпоху вкупе с древней иронией средневековой историей».

Подумав так, он будет совершенно прав. Действительно, какое дело до эпохи Возрождения или древней истории задолбанному хроническим безденежьем, бытовыми проблемами и кровавыми криминальными разборками рядовому российскому гражданину?

Неужто наш бравый инспектор ГИБДД уступит тупоголовому римскому центуриону? А наши депутаты? Куда их пресловутому Бруту до русского слесаря Шандыбина! Разве мог бы какой-нибудь Цицерон или Катон-старший заявить с трибуны, что «западный пылесос сосет рабоче-крестьянскую кровь всего мира»?

«Да ни в жисть!» — как выражается депутат Шандыбин.

И правильно! В задницу всех их кесарей, патрициев и сенат!

Но раз так, к чему вообще было трогать эту тему?

Всего лишь с целью наглядно продемонстрировать читателю, что ни падение Карфагена, ни крушение Римской империи, ни развал Советского Союза никоим образом не повлияли на подход летописцев к отражению действительности — история как лгала, так и лжет, и столь прискорбное положение вещей вряд ли изменится, до того самого момента как грозные трубы архангелов известят горстку выживших после ядерной войны мутантов о наступлении Страшного суда.

Иными словами, события, описанные как в этой книге, так и в прочих творениях автора, прямо или косвенно касающихся знаменитого Безумного Магазинчика № 666, основываются на сомнительных и непроверенных слухах ни в большей ни в меньшей степени, чем вся история человечества.

Не исключено, что через несколько столетий ученые будут спорить о том, существовал ли на рубеже двадцатого и двадцать первого веков пресловутый апокалиптический магазинчик, действительно ли автор истории Магазинчика отоваривался в нем кефиром и колбасой, перекидывался шуточками с продавцами, сиживал в баре «Космос-2» в теплой компании ментов и бандитов и вздрагивал при звуке автоматных очередей на заднем дворе.

Может, все было именно так, а возможно, и нет. Да и что нам до историков будущего? Какой бы ни оказалась реальность, история все равно вывернет ее наизнанку. А для любопытствующих современников автор, следуя традиции, напоминает, что любое совпадение имен и событий этого произведения с реальными именами и событиями является чисто случайным.

— Господи, какая срань! — взглянув на родные пенаты из окна будки поста ГИБДД, майор Зюзин сморщился, как от зубной боли.

Поздний октябрь, подобно неопохмелившемуся алкашу-рогоносцу, пребывал в на редкость похабном настроении. В такую ночь даже наиболее рьяному патриоту-русофилу не пришло бы в голову петь дифирамбы золотой русской осени. Пронизывающий до костей ветер гнал вдоль сумрачного полотна шоссе мелкий колючий снег, смешанный с дождем.

Машин было немного, а погода выдалась настолько отвратительной, что даже жадные до денег, закаленные российским климатом «гиббоны» не решались выйти на улицу, чтобы «срубить» десяток-другой баксов с подвернувшейся под руку иномарки.

— Как упоительны в России вечера, — кривляясь, пропел сержант Курочкин. — Хотел бы я знать, какой кретин сподобился написать такое. Попадись он мне сейчас, я бы ему такой штраф впаял, что мало бы не показалось.

— Стоило бы заменить «упоительны» на «охренительны», — заметил Паша Зюзин. — «Охренительный» в отличие от «упоительный» — понятие растяжимое. Вечер может быть как охренительно упоительным, так и охренительно отвратительным.

— «Охренительно» — это еще мягко сказано, — вздохнул Федя Курочкин. — Я бы выразился: ox..тельно.

— Ну зачем же так, — возразил Зюзин. — Матом ругаться неинтеллигентно.

— А я и не ругаюсь, — пожал плечами Федор. — Российские граждане матом не ругаются, они им разговаривают.

— Точно подмечено, — хохотнул сержант Швырко, круглолицый усатый хохол. — Как говорят поэты, русский язык без мата превращается в доклад. Кстати, раз уж речь зашла о любимой родине… Вчера брат жены из-за кордона вернулся — в Турцию за шмотками гонял, так такой анекдот рассказал…

— Что еще за анекдот? — майор Зюзин поднял на подчиненного затуманенный осенней грустью взор.