Дженнак изумленно поднял брови, а молодой жрец, выронив от неожиданности горсть камней, уселся на песок в позе внимания. Глаза его вдруг посветлели, став почти зелеными, как у самого Дженнака.

– Погоди… Я плохо понял, да? Человека можно продать и купить? Человек – товар?

Кивнув, Та-Кем подтвердил это поразительное заявление.

– Странно… Воина можно убить или взять в плен, отпустив потом за выкуп, женщину – отдать мужчине, даже против ее воли. Но купить или продать!.. Этого я не понимаю! Товар – это ткань и горшки, зерно и плоды, быки и ламы, перья, шкуры, золото, камни… Да что угодно может сделаться товаром! Но всем этим владеет человек. И сам он стать товаром никак не может.

– Ты мудрый, а не понимаешь простого, – сказал Та-Кем. – Человек владеет золотом, стадами и большими землями, и это – человек власти, могущественный повелитель, и все делают перед ним так, – он пал на колени и стукнулся лбом о землю. – Человек владеет серебром или двумя быками и куском земли – тогда он не повелитель, но еще человек, такой, как я! – Та-Кем ударил себя в грудь. – Человек не владеет ничем – тогда он двуногий скот, товар! Верно?

– Неверно, – возразил Чоч-Сидри. – Неверно! Человек всегда владеет чем-либо: воин – копьем, рыбак – лодкой и сетями, охотник – луком, земледелец – зерном и упряжкой быков. И человек всегда владеет самим собой! Своим телом и руками! Правда, он должен слушать вождей и жрецов, иначе отведает палок или отправится до срока в Чак Мооль, но кто его может продать? Почему? И зачем?

– Кто? Сильный! Тот, кто его захватил на войне или взял за долги. Почему? Потому, что человек стоит горсть серебра; человек – хороший товар! Зачем? Затем, что человек может работать, копать поле, канал, строить стену, носить камень, пасти быков. Человек лучше быка! Бык сильный, но не может строить стену, так? А человек может! И цена ему выше цены быка. Ты понял, мудрый?

Но Чоч-Сидри не понял, как не понял и сам Дженнак. Смутные речи нефатца казались ему кощунственными; ведь кто бы ни создал в незапамятные времена двуногую тварь, человек из нее сотворен богами. Они, великие Кино Раа, научили безмозглых дикарей пониманию прекрасного; они наделили их знаниями и искусствами, законами и ритуалами, одарили всей мудростью Чилам Баль, объяснили – пусть не до конца и не совсем понятно! – устройство мира. Торговать людьми? Это значило торговать тем божественным, что заключено в них, – то есть заветами самих богов Все на свете имеет свою цену, как сказано в Книге Повседневного; все, кроме человека, ибо лишь человек назначает цену всему и платит ее – и за обычный товар, и за чувства свои, и за проступки, и за саму жизнь. И даже воин, попавший в плен, выкупает не себя, не свое тело и не свою свободу, а только платит цену поражения или принимает смерть, если платить ему нечем!

В Риканне, судя по всему, обычаи были другими, а чужих обычаев сразу не поймешь; и потому Дженнак одобрительно кивнул, когда Чоч-Сидри, оставив непонятное непонятым, обратился к иной теме:

– Ты сказал, Та-Кем, что в твоей стране много властителей. Есть ли среди них люди светлой крови?

Нефатец наморщил лоб и нерешительно произнес:

– Кровь у всех красная, мудрый. У меня и у тебя, у владык Нефати, у черных людей Лизира и белолицых людей Иберы. Даже у животных она красная! Цвет кожи разный, и кожа может стать шкурой, но цвет крови один.

– Но у кого-то он темней, а у кого-то светлей. Знаешь ли ты об этом? Слышал ли о властителях с алой кровью – такой, как рассветная заря?

Та-Кем все еще морщил лоб, не в силах сообразить, о чем его спрашивают, и Дженнак, шагнув к нему, пришел на помощь.

– Скажи, – произнес он, подбирая самые простые слова, – есть в Нефате люди, которые живут долго? Два срока жизни, три срока? Они не стареют до самой смерти и всегда молоды… Есть такие?

Нефатец с виноватым видом уставился на Дженнака: одно дело не ответить мудрецу, и совсем другое – повелителю. Щедрому повелителю, милостивому, но все-таки владыке, который носит у пояса два грозных клинка, а на запястьях – браслеты с острыми шипами. Мудрец простит непонятливого, а вот властитель… Властители недоумков не любят!

Все это было написано у Та-Кема на лице, и Дженнак, не желая вгонять его в испарину, медленно и раздельно повторил вопрос. Наконец Та-Кем уразумел, о чем его спрашивают, покачал головой и промолвил, мешая язык Нефати с одиссарскими словами:

– В стране моей и в соседних странах, милостивый господин, есть вожди, владыки-ахау, господа над землей и водой, взысканные богами Света, правящие людьми и дарующие им по воле своей благо или смерть. Власть их велика, но живут они тот же срок, что заповедан всем прочим людям, и болеют они как все, и страдают от ран, и старятся, и умирают как все. И никогда я не слышал, чтобы кто-то из них мог купить у богов Мрака хотя бы один лишний день жизни. Даже за самую высокую цену!

Дженнак и Чоч-Сидри переглянулись: было ясно, что если Сеннам и добрался сюда на своей черепахе, то священного семени тут не оставил. Что ж, богов было всего шестеро, и не могли же они осчастливить всех женщин и в той, и в этой половине мира! У них имелись дела и поважней – например, создание Чилам Баль, Святых Книг, исполненных мудрости. Дженнак открыл было рот, чтоб расспросить нефатца, известно ли в его краях о Чилам Баль или об иных божественных заветах, но тут О’Кай-мор окликнул его.

– Взгляни на рисунок, светлорожденный, – произнес тидам, склонившись над чертежами Синтачи. – Мы полагаем, что с попутным ветром можно добраться до этой Иберы за десять или двенадцать дней. Или еще быстрее – ведь расстояния в точности не измерены, и мы не знаем, стоит ли доверять словам этого купца. Но двенадцать дней – самый большой срок. И плыть мы можем на север вдоль берегов, не теряя из вида земли.

– А потом? – спросил Дженнак, разглядывая угловатые очертания Иберы.

– Потом, думаю, нужно войти в пролив и снова повернуть к северу – так, чтобы высадиться на берег со стороны моря.