— Эта Гленна сказала мне, что Кассия де Лорис — очень милая и красивая девушка. Де Моретон фыркнул.

— Будь она так же пленительна, как сама королева Элинор, или похожа на беззубую старую ведьму — мне все равно, — ответил он.

Когда они проехали под опускной решеткой и оказались во внутреннем дворе, де Моретон одобрительно отметил подъемные механизмы и толщину внутренних стен. Внутренний двор удивил его. Он был безукоризненно чист, и в нем царил порядок. Даже камни двора были утоплены в землю. Грэлэм рассматривал надворные постройки и конюшни, когда до него донесся истошный крик Мориса:

— Кассия! Кассия!

Что-то было не так. Многочисленная челядь, толпившаяся во внутреннем дворе, вела себя необычно тихо. Люди пялились на рыцаря или шепотом переговаривались друг с другом, прикрыв рты руками. Они напоминали овец, лишившихся пастуха.

Грэлэм спрыгнул с Демона и отдал поводья одному из своих людей. Подняв глаза на огромный дом и мощную дубовую винтовую лестницу, которая вела в огромный холл, он внезапно услышал исполненный боли и отчаяния крик: «Кассия!»

Рыцарь помчался к лестнице и в несколько прыжков оказался в огромной комнате с высоким сводчатым потолком. Он смутно почувствовал слабый запах лимона и сладкого розмарина, исходящий от толстых камышовых циновок, покрывавших каменный пол. Стены возле огромного, похожего на пещеру камина были увешаны восхитительной работы гобеленами. Рыцарь увидел Мориса, торопливо направлявшегося к старой женщине, которая, всхлипывая, уткнула лицо в ладони. Приблизившись, Морис принялся трясти ее за плечи.

— Милорд! — подал голос Грэлэм, дотронувшись рукой до плеча Мориса. — В чем дело?

Морис издал странный, похожий на причитание звук и выпустил старуху.

— Кассия, — прошептал он, — мне сказали, у нее лихорадка и она умирает.

Как безумный он ринулся к лестнице, ведущей в верхние комнаты. Де Моретон не отставал от него.

Когда Морис распахнул дверь в комнату на самом верху Грэлэм резко остановился. Комнату наполнял тошнотворно-сладкий запах курений; мириады свечей отбрасывали длинные тени на стены. Возле стоящей на возвышении кровати суетились четыре женщины. Рядом с кроватью были расположены две горящие жаровни. Жара в комнате казалась невыносимой.

Де Моретон неожиданно для себя оказался у кровати рядом с Морисом, склонившимся над распростертым на постели телом. Его хриплые тихие рыдания было мучительно слышать.

— Мое дорогое дитя… нет же… нет, — повторял бедный отец снова и снова. — Ты не можешь покинуть меня. Нет!

Грэлэм подошел еще ближе и уставился на Кассию де Лорис. В груди у рыцаря что-то сжалось — девушка вызвала у него острый приступ сострадания. Это жалкое существо являло собой пародию на живого человека. Волосы Кассии были коротко острижены, а лицо казалось пепельно-серым. Грэлэм заметил, как Морис сжимает ее руку, похожую на когтистую птичью лапку. Он слышал ее затрудненное, болезненное дыхание. Внезапно Морис сорвал с девушки одеяло, и де Моретон с ужасом увидел нескольких пиявок, которые присосались к ее обнаженной груди.

— Уберите их немедленно! — завопил Морис. Он вцепился в разбухших от крови пиявок и, оторвав от тела дочери, швырнул их через комнату.

Старуха Итта тронула его за плечо, но он отбросил ее руку.

— Ты убиваешь ее, старая ведьма! Боже милосердный, ты ее убиваешь!

Этому существу можно дать и пятнадцать лет, и сто, подумал Грэлэм. На серых веках можно было различить голубые вены. Он гадал, как выглядела Кассия де Лорис до того, как заболела. Бедное дитя! Лицо рыцаря исказилось от жалости, а в глазах защипало так, что пришлось их прищурить. Ему хотелось помочь девушке, но он не знал, что сказать и что сделать. Де Моретон медленно повернулся и вышел из комнаты — но звук проклятий Мориса, перемежавшихся рыданиями, продолжал стоять у него в ушах.

Гай тихонько разговаривал со служанкой. Увидев Грэлэма, он, прервав разговор, направился к нему и сказал, понизив голос:

— Девушка умирает, милорд. Она слегла с лихорадкой каких-нибудь четыре дня назад. Почти нет надежды, что она переживет эту ночь и дотянет до утра.

Де Моретон кивнул. И верно, он был удивлен, что она еще цеплялась за жизнь.

— Служанка считает, что пора послать за священником.

— Это решать Морису. — Грэлэм провел рукой по волосам. Пожалуй, Морис сейчас не в состоянии думать о чем-либо, кроме дочери. — Ладно, пусть сходят за священником.

Он и Гай ели в одиночестве. Слуги, молчаливо подавая им блюда, смахивали слезы. Грэлэм гадал, куда подевались мужчины из свиты де Лориса, но предпочел не задавать вопросов.

— Богатый дом, — заметил Гай, оглядывая огромный зал. Простой стол блестел хорошо отполированным деревом, а на скамьях лежали подушки.

— Я очень скорблю о лорде Морисе.

— Да, — откликнулся Грэлэм, разглядывая два резных стула с высокими спинками, стоявшие друг против друга возле горящего камина. Между стульями помещалась шахматная доска из слоновой кости с такими же фигурками на ней. Он попытался представить Мориса и Кассию сидящими друг против друга за шахматной партией. Что-то сжало его грудь. Черт возьми, подумал рыцарь, не надо бы ему столь близко к сердцу принимать смерть девушки. Внезапно он почувствовал себя лишним в этом доме, охваченном скорбью. Ведь в конце концов он был здесь чужим, посторонним.

Тем не менее Грэлэм заметил, что каждые две минуты взгляд его возвращался к лестнице, ведущей наверх.

Время тянулось мучительно медленно. Прибыл лысый старый священник с водянистыми глазами в свободно подпоясанной сутане, только подчеркивавшей его жирное брюхо. Грэлэм отослал Гая и остался в огромном зале в одиночестве. Уже близилась полночь, когда в зал вошел де Лорис. Еще недавно бодрый, он выглядел теперь согбенным стариком. Лицо его было измучено: и осунулось, глаза потухли.

— Она умирает, — произнес Морис странно спокойным голосом. Он сел на стул напротив Грэлэма и уставился на огонь в камине.