Вот я один в вечерний тихий час,Я буду думать лишь о вас, о вас,Возьмусь за книгу, но прочту: «она»,И вновь душа пьяна и смятена.Я брошусь на скрипучую кровать,Подушка жжет… нет, мне не спать, а ждать.И крадучись я подойду к окну,На дымный луг взгляну и на луну,Вон там, у клумб, вы мне сказали «да»,О это «да» со мною навсегда.И вдруг сознанье бросит мне в ответ,Что вас, покорной, не было и нет,Что ваше «да», ваш трепет, у сосныВаш поцелуй – лишь бред весны и сны.
Сон
Утренняя болтовняВы сегодня так красивы,Что вы видели во сне?– Берег, ивыПри луне. —А еще? К ночному склонуНе приходят, не любя.– ДездемонуИ себя. —Вы глядите так несмело:Кто там был за купой ив?– Был Отелло,Он красив. —Был ли он вас двух достоин?Был ли он как лунный свет?– Да, он воинИ поэт.О какой же пел он нижеНеоткрытой красоте?– О пустынеИ мечте.И вы слушали влюбленно,Нежной грусти не тая?– Дездемона,Но не я. —
Отрывок
Христос сказал: убогие блаженны,Завиден рок слепцов, калек и нищих,Я их возьму в надзвездные селенья,Я сделаю их рыцарями небаИ назову славнейшими из славных…Пусть! Я приму! Но как же те, другие,Чьей мыслью мы теперь живем и дышим,Чьи имена звучат нам, как призывы?Искупят чем они свое величье,Как им заплатит воля равновесья?Иль Беатриче стала проституткой,Глухонемым – великий Вольфганг ГетеИ Байрон – площадным шутом… о ужас!
Тот другой
Я жду, исполненный укоров:Но не веселую женуДля задушевных разговоровО том, что было в старину.И не любовницу: мне скученПрерывный шепот, томный взгляд, —И к упоеньям я приучен,И к мукам горше во стократ.Я жду товарища, от БогаВ веках дарованного мнеЗа то, что я томился многоПо вышине и тишине.И как преступен он, суровый,Коль вечность променял на час,Принявши дерзко за оковыМечты, связующие нас.
Вечное
Я в коридоре дней сомкнутых,Где даже небо тяжкий гнет,Смотрю в века, живу в минутах,Но жду Субботы из Суббот;Конца тревогам и удачам,Слепым блужданиям души…О день, когда я буду зрячимИ странно знающим, спеши!Я душу обрету иную,Все, что дразнило, уловя.Благословлю я золотуюДорогу к солнцу от червя.И тот, кто шел со мною рядомВ громах и кроткой тишине, —Кто был жесток к моим усладамИ ясно милостив к вине;Учил молчать, учил бороться,Всей древней мудрости земли, —Положит посох, обернетсяИ скажет просто: «мы пришли».
Константинополь
Еще близ порта орали хоромМатросы, требуя вина,А над Стамбулом и над БосфоромСверкнула полная луна.Сегодня ночью на дно заливаШвырнут неверную жену,Жену, что слишком была красиваИ походила на луну.Она любила свои мечтанья,Беседку в чаще камыша,Старух гадальщиц, и их гаданья,И все, что не любил паша.Отец печален, но понимаетИ шепчет мужу: «что ж, пора?»Но глаз упрямых не поднимает,Мечтает младшая сестра:– Так много, много в глухих заливахЛежит любовников других,Сплетенных, томных и молчаливых…Какое счастье быть средь них!
Современность
Я закрыл Илиаду и сел у окна,На губа трепетало последнее слово,Что-то ярко светило – фонарь иль луна,И медлительно двигалась тень часового.Я так часто бросал испытующий взорИ так много встречал отвечающих взоров,Одиссеев во мгле пароходных контор,Агамемнонов между трактирных маркеров.Так, в далекой Сибири, где плачет пурга,Застывают в серебряных льдах мастодонты,Их глухая тоска там колышет снега,Красной кровью – ведь их – зажжены горизонты.Я печален от книги, томлюсь от луны,Может быть, мне совсем и не надо героя,Вот идут по аллее, так странно нежны,Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.
Сонет
Я верно болен: на сердце туман,Мне скучно все, и люди, и рассказы,Мне снятся королевские алмазыИ весь в крови широкий ятаган.Мне чудится (и это не обман),Мой предок был татарин косоглазый,Свирепый гунн… я веяньем заразы,Через века дошедшей, обуян.Молчу, томлюсь, и отступают стены —Вот океан весь в клочьях белой пены,Закатным солнцем залитый гранит,И город с голубыми куполами,С цветущими жасминными садами,Мы дрались там… Ах, да! я был убит.
