Козлиная песнь (сборник)
вернуться

Вагинов Константин Константинович
Шрифт:
У гулких гранитов НевыУ домов своих одичалыхВ колоннах Балтийской страныЖивет Петербургское племя.Стучит на рассвете траваКупцы кричат на рассвете.Раскосо славянской РусиСбирается прежнее вече.И страшен у белых колоннПод небом осенним и синимЯзык расписной как петухНа древне-языческой хате.

Я полюбил широкие каменья…

Я полюбил широкие каменья,Тревогу трав на пастбищах крутых,То снится мне.Наверно день осенний,И дождь прольет на улицах благих.Давно я зряч, не ощущаю крыши,Прозрачен для меня словесный хоровод.Я слово выпущу, другое кину выше,Но все равно, они вернутся в круг.Но медленно волов благоуханье,Но пастухи о праздности поют,У гор двугорбых, смуглогруды люди,И солнце виноградарем стоит.Но ты вернись веселою подругой, —Так о словах мы бредили в ночи.Будь спутником, не богом человеку,Мой медленный раздвоенный язык.

Янв. 1923

В селеньях городских, где протекала юность…

В селеньях городских, где протекала юность,Где четвертью луны не в меру обольщен…О, море, нежный братец человечий,Нечеловеческой тоски исполнен я.Смотрю на золото предутренних свечений,Вдыхаю порами балтийские ветра.Невозвратимого не возвращают,Напрасно музыка играет по ночам,Не позабуду смерть и шелестенье знаюИ прохожу над миром одинок.

Февр. 1923

Крутым быком пересекая стены…

Крутым быком пересекая стены,Упал на площадь виноградный стих.Что делать нам, какой суровой каройЕму сиянье славы возвратим?Мы закуем его в тяжелые напевы,В старинные чугунные слова,Чтоб он звенел, чтоб надувались жилы,Чтоб золотом густым переливалась кровь.Он не умрет, но станет дик и темен.И будут жить в груди его слова,И возвышает голос он, и голосом подобенНабегу волн, сбивающих дома.

Февр. 1923

У трубных горл, под сенью гулкой ночи…

У трубных горл, под сенью гулкой ночи,Ласкаем отблеском и сладостью могил,Воспоминаньями телесными томимый,Сказитель тронных дней, не тронь судьбы моей.Хочу забвения и молчаливой нощи,Я был не выше, чем трава и червь.Страдания мои – страданья темной рощи,И пламень мой – сияние камней.Средь шороха домов, средь кирпичей крылатыхЯ женщину живую полюбил,И я возненавидел дух искусстваИ, как живой, зарей заговорил.Но путник тот, кто путать не умеет.Я перепутал путь – быть зодчим не могу.Дай силу мне отринуть жезл искусства,Природа – храм, хочу быть прахом в ней.И снится мне, что я вхожу покорноВ широкий храм, где пашут пастухи,Что там жена, подъемлющая сына,Средь пастухов, подъемлющих пласты.Взращен искусством я от колыбели,К природе завистью и ненавистью полн,Все чаще вспоминаю берег тленныйИ прах земли, отвергнутые мной.

Февр. 1923

Немного меда, перца и вервены…

Немного меда, перца и вервеныИ темный вкус от рук твоих во рту.Свиваются поднявшиеся стены.Над нами европейцы ходят и поют.Но вот они среди долин Урала,Они лежат в цепях и слышат треск домовСредь площадей, средь улиц одичалых,Средь опрокинутых арийских берегов.

Мы Запада последние осколки…

Мы Запада последние осколкиВ стране тесовых изб и азиатских вьюг.Удел Овидия влачим мы в нашем доме…– Да будь смелей, я поддержу, старик.И бросил старика. Канал Обводный.Тиха луна, тиха вода над ним.Самоубийца я. Но ветер легким шелкомДо щек дотронулся и отошел звеня.

18 марта 1923

Финский берег

1

Любовь опять томит, весенний запах нежен,Кричала чайкой ночь и билась у окна,Но тело с каждым днем становится все реже,И сквозь него сияет Иордан.И странен ангел мне, дощатый мост ДворцовыйИ голубой, как небо, Петроград,Когда сияет солнце, светят скалы, горыИз тела моего на зимний Летний сад.

2

Двенадцать долгих дней в груди махало сердцеИ стало городом среди Ливийских гор.А он все ходит по Садовой в церковьЛовить мой успокоенный, остекленевший взор.И стало страшно мне сидеть у белых статуй,Вдыхать лазурь и пить вино из лоз,Когда он верит, друг и враг заклятый,Что вновь пойду средь Павловских берез.

3