На головокружительной высоте из стены пещеры Пресьяка бил ручей, сначала распыляясь об острые камни и образуя вечную радугу над сей обетованной землею, а затем спускаясь прихотливой серебряной змеей. Сквозь прозрачный туман виднелись белые домики.

— Здесь нам предстоит жить — тихо сказала Мада. — Нам никуда не уйти отсюда. Гайдамаки поселяют здесь тех, кто недостаточно храбр для их ремесла или же устал от бесконечных опасностей, или не хочет расстаться с полюбившейся женщиной. Так они и живут здесь все вместе, трудятся, обрабатывают землю, и мир для них замкнут этими скалами.

Остров-сад и заключал тайну загадочного могущества гайдамаков. Благодаря этой сокровищнице они столь долго и успешно противостояли владыкам окрестных земель.

Тайная, неистощимая кладовая. Остров-сад, когда гайдамаки открыли его, представлял собой жалкую пустошь, где росло несколько чахлых сосен. Не то что людям — и зверям здесь было не прижиться, если бог крыльев не дал. Источников не было, копать колодцы в твердой породе оказалось бесполезно. Тогда-то и надумали гайдамаки отвести ручей в пещеру Пресьяка с противоположной скалы: далее, через трещины и расселины вода нашла путь в чащу Острова-сада, а затем уходила в землю, дабы вновь выйти на поверхность в соляных копях Шинявского.

Отведенный ручей преобразил затерянную в скалах долину. Чахлые деревья срубили, на их месте появились обработанные поля, остальные сосны великолепно разрослись, в мягком климате защищенного от ветра «острова» прижились самые чувствительные растения. Даже люди, заброшенные сюда судьбой, изменились, хотя гайдамаки, разумеется, ссылали на Остров-сад только тех, кто не мог или не хотел примириться с их дикими и жестокими нравами. По себе скажу: внешний мир полностью забывался, человек здесь жил радостно и прекрасно, словно какой-нибудь король в изгнании; много чего доставалось на мою долю, знавал я и суровое спокойствие отшельника, и бесшабашность опьянения, однако истинно счастлив был я только здесь.

Извилистая тропинка, вырубленная в крутой скале, удобно спускалась из пещеры Пресьяка в долину. Мада, вероятно, не раз бывала на «острове», она даже говорила мне, в каком доме кто живет. Детишки бежали ей навстречу, обращались по имени, хватали нас за руки, зазывали к себе в дома. При нашем приближении зазвонил колокол на небольшой колоколенке. Впоследствии, когда я имел возможность разглядеть этот колокол, из круговой надписи на нем я узнал, что колокол сей когда-то принадлежал беловежскому монастырю и, видимо, был похищен оттуда.

Да, все здесь было разбойничьей добычей. Роскошное полотно и кашемир, женские платья из тафты и шелка и сами женщины — разбойничья добыча со всех окрестных земель. Однако похитители и похищенные жили среди сего награбленного добра в простодушном счастии подобно Адаму и Еве в раю, когда одежды еще не было и в помине.

Впрочем, для них все это великолепие и не было кровавой добычей. Они знай себе пахали, сеяли, собирали зерно, избытки урожая относили в пещеру, а взамен получали от недавних своих сотоварищей разнообразную утварь, дорогие украшения и одежды. И колокол был украден специально для Острова-сада.

В этой открытой гайдамаками долине не водилось никакого зверья. Привести крупных животных… трудно, даже невозможно. И протащили разбойники сквозь тесные проходы и коридоры телят, ягнят и поросят, привязав из за ноги к жердям. В результате мяса, хлеба и овощей стало так много, что никакая сила в мире голодом не могла принудить к сдаче обитателей пещеры Пресьяка. Если бы полякам удалось разрушить отводный канал, процветанию Острова-сада настал бы скорый конец, плодородная долина превратилась бы в пустыню, люди и животные погибли, а великолепные фруктовые деревья высохли бы в первое жаркое лето. Потому-то пуще всего разъярились гайдамаки на попытку осаждающих уничтожить живительный источник.

Население Острова-сада жило наподобие общины Авраамовой в земле обетованной. Старейший — патриарх — всем руководил, давал работу, распределял каждому долю от урожая, и каждый получал сколько надобно для себя и домочадцев своих. Священника не было, как у верующих в Иегову до Моисея. Воскресения не соблюдали. В погожие дни работали, в дождливые отдыхали. Грехов не замаливали, ибо греха не творили. Не странно ли: там, где каждый глава семьи был по меньшей мере грабитель, не знали распрей из-за имущества, не слышалось здесь брани и сквернословия, а женщины, насильно похищенные и ни перед каким алтарем не дававшие клятву верности, умели хранить верность так, что чужой мужчина не мог сказать даже, какого цвета у них глаза.

По нашем прибытии пригласил нас патриарх по имени Журавль к трапезе. Созвал и поселенцев — человек около восьмидесяти. Все они в прошлом были разбойниками, наводящими ужас на людей, а ныне — мирные пастухи и пахари. После пиршества повел нас патриарх к ручью, и мы по-братски выпили из общей тыквенной чаши свежей воды — другие напитки здесь не в ходу. И разбили тыквенную чашу в знак нерушимости нашей дружбы.

Затем выбрал старик место для нашего будущего дома. Площадку обозначили колышками. Жители дружно помогали: один валил деревья, другой пилил, строгал — вся община трудилась для новых поселенцев. За два дня подвели дом под крышу, снабдили необходимой мебелью и утварью. В хлеву стояли корова и коза. Спросил меня Журавль, к чему лежит мое сердце, какую работу мне поручить. Понял я — придется здесь работать, а этому меня не учили ни в школе, ни в походном лагере. Выбрал кузнечное дело — по крайности будешь держать в руках железо, без него мне и жизнь не в жизнь.